Избранное

Горящий Будапешт – нет ничего страшнее,

Когда в атаке и в крови за взводом взвод,

Чтобы остаться жить – нет ничего вернее,

Бесстрашно через смерть идти вперед.

Почти конец войны, и на краю у смерти

Уже погиб в бою почти что взвод.

Не думает солдат сейчас, поверьте,

В атаке будет дальше жить или умрет.

Он рвется на последнем издыханье

Без рассуждений: «Смерть или живот».

На все плевать, одно желанье,

Хоть раненый, бежать, но победить. Впе – …-рёд!

Зима в том страшном сорок первом:

Обледенел, собака, неглубоко вырытый окоп.

Всего-то восемнадцать. Бой-то первый.

И голодно, и страшно – гаубиц огня потоп.

Но выжил человечек драгоценный,

Назад он не смотрел – вперёд-вперёд.

И жизнь, и мир для нас завоевал бесценный,

Идя на запад, не наоборот.

Он настоящий – нету орденов иконостаса.

Есть парочка медалей, орден есть,

И есть в душе хранящий образ Спаса.

И есть российского Героя честь.

Шукшинский этот парень – он надежный,

Он правду в разговоре рубит, как с плеча.

Доволен, что имеет, и не просит больше,

В бою с врагом не даст он стрекача.

И до Берлина ранен-искалечен Дошел,

Рейхстаг он пулями изрешетил.

Пришел домой, и в шахте был привечен,

Где тридцать два в работе черной протрубил.

Хибару – дом построил, надо ж умудриться!

Женился, дочь и сын родился инвалид,

Но умерла жена, а одному не перебиться.

С другой в гражданском браке – Бог велит.

Но не сошлись. По доброте оставил дом и ей, и сыну.

Работал под землей и уголек рубил,

«Оку»– машину, ту, что называется машиной.

На кровно заработанные денежки купил.

А вот и не судьба для русского героя:

В аварии «Оку» свою несчастную разбил.

И вдруг решил хибару новую построить:

Кирпич ведь грыжи брат – её он получил.

Ведь ты не жулик, операции бесплатной не добудешь —

Продал хибару. Грыжи нет. «Шестерку» он купил.

Вот пенсии пора пришла, работы уж не будет,

Есть крошечная пенсия и долбаный автомобиль.

В Иркутске дочка проживает, так на метрах десяти, имеет ВУЗ,

И сын глухонемой, но тянут лямку жизни понемногу.

Не потянули в жизни вытянуть червоный туз.

Ну, погостил? Обратно в дальнюю дорогу.

Жилища нет – свободен, словно птица,

Живи и радуйся, Герой, ты это заслужил.

Хибару не построить новую, ведь сердце не годится,

Чтоб в старости прожить, ведь есть автомобиль.

Сегодня – 25° в Ростове-на-Дону второй денек опять.

Вот Жигуленок красный на обочину съезжает,

И из него старик, так на прикидку 85,

Кряхтя, сутулясь, из машины вылезает.

Но нет. Не для того, чтоб починить мотор,

Заночевать задумал, так ведь надо.

Он знает, что зависимость – всегда позор,

Он одинок, он сам себе хозяин – высшая награда.

Недавно местный мэр квартиру предложил

Герою, защитившему их жизнь не ради славы.

О, если б сам в бетоне голом он пожил,

Наверно, попросил немедленно отраву.

Ведь это склеп, как в самом страшном сне!

Эх, хорошо на пленке показать квартиру эту:

Воды проточной нет, отхожее на стороне,

Ни окон, ни дверей – все нестерпимо это.

Ну, а чего? В машине можно ночевать:

Не очень стар, и одежонка слоя в три надета.

А что температура – 25.

Так это не беда, беда, что нет зубов, не пожевать при этом.

Ну, ничего: засунем корку в рот и пососем,

Ну, как-нибудь пересосём-перезимуем.

Темнеет. Потихонечку мы до утра соснем,

А там, Бог милостив, к утру живыми будем.

Ну, что? В багажник, чтоб подушку, одеяло…

Из них медали, орден… Эх, вдруг в снег!

И наклоняться надо, да спина болит. А надо…

А дальше на переднем прикорнуть, бессонница на грех.

Ну, наконец, устроился. Обочина, пурга,

А на переднем, вроде бы тепло, уютно,

Не хуже, чем у вас в квартирах, господа.

Мотор работает. И он совсем не бесприютный.

И вдруг, не сон, а быль: огромный зал, Москва,

Андрей Малахов, первая программа.

Он вдруг на сцене: лишние вопросы и слова,

Людей, что сельдей в бочке! Что же делать? Мама!

А почему машина? Где квартира? Где жену оставил?

Почему? Ты старый фронтовик, и как тебе не стыдно?

Квартиру продал, спекулянт? Машина на ходу?

Старик спокоен, слушает. Ему и больно, и обидно.

Хорошее и чисто русское приятное лицо.

Хоть без зубов, а выглядит мужчиной.

В три слоя одежонка врастопыр, медали налицо —

Непритязательный простой мужик былинный.

О, зависть русская, ничтожество, позор!

В Германии на старость лет живут во славе ветераны.

В домах огромных без оград, не нужен им ночной дозор,

Свой доживают век, долечивают раны.

Чрез пару лет на кладбище уйдут они,

Оставят детям, как положено, в наследство

И пенсию достойную, ухоженный участок той земли,

Которую дало им государство безвозмездно.

Из-за того, что добр, остался он без ничего,

А был бы жулик, то была хорошая квартира и машина,

А ветеранкам и войны не нюхавшим – им все равно:

Лишь потрепать язык, а в нем их сила.

Прильнули миллионы к телевизору 17-го декабря.

И не у одного меня слеза с щеки стекает.

Мне кажется, что в «Майбахах» слезой из радиаторов вода стекла,

В которых «нищие» чиновники так важно восседают.

Эх, посадить бы мэра местного хотя б на вечерок,

Да зубы выдернуть, и в ту обледенелую машину!

Мой дорогой читатель, может быть, и вышел прок:

Пусть вместо хлеба пососет от ската он резину.

Проклятая система вся в лукавстве напролет,

Погрязшая во лжи и лживых обещаньях.

Герою русскому ведь не предложит: «Смерть или Живот?»

А просто обрекает старых воинов на прозябанье.

Эй, Путин! Эй, Медведев! Где же вы?

А вдруг такая же судьба и вас коснется?

Ну, помогите же скорее старикам, пока не умерли они,

Скорей, на помощь! Или дорого России это обойдется.

Страна без совести не может дальше жить,

Ведь нравственность и долг всего важнее.

С лихвою мы должны Героям отплатить,

Они нам подарили жизнь. Скорей! Скорее!

Таким, как наш герой, которых и осталось-то почти что ноль,

Тому, которому бы падать в ноги,

Квартиру новенькую и «Мерседес» получить изволь,

Чтобы достойно жил, от холода не помирал в дороге.

Хотя к чему пишу, как страшно мне за стариков таких:

От зависти ведь украдут награды их, убьют в квартире,

Что часто и случается, никто и не заступится за них.

Ну, парочка таких же, как они,

слезу за них прольют по всей России.

А Бог велит: России по-другому надо жить:

Мильоны молодых должны упасть пред ними на колени,

Чтоб дальше жить, долги им надо оплатить

Раскаяньем, слезами и признательностью новых поколений.