Избранное

Дэйв отчаянно устал, прихрамывает (один башмак натер ногу); он подмечает каждую мелочь и, однако, все еще полон тем, что пережил за день в горах. Да, поистине это было как в театре и так же волновало. Опять и опять, спускаясь по острому гребню того отрога, он останавливался и, затаив дыхание, следил, как на противоположном склоне движутся к овцам два черных пятнышка. То были две собаки Эндерсона, сейчас они вымотались и все-таки явно готовы, если надо, снова делать свое дело. И опять ему слышится голос Эндерсона, очень далекий и слабый — и все же отчетливый, странно звучный, отдающийся эхом: гони их, голос, Белл, о-го-го, гони их, быстрей, Белл, БЫСТРЕЙ, Белл, быстрей, Лэсси, чертова поганка, вплотную держись, ВПЛОТНУЮ! А потом он длинно, переливчато свистит, или свистит по-другому — и два черных пятнышка бросаются вправо, влево и почти всегда делают именно то, что надо. А в другой стороне с одним только Джековым псом действует Берт. И между ними осторожно спускается по склону Дэйв, все ближе к паре овец, никак не желающих двинуться с места, снова карабкается вверх, переводит дух, выискивая камень, которым можно запустить в упрямицу, застрявшую намного ниже, так что не доберешься. И все овцы (да, насколько можно судить, все) под этим нажимом медленно, но верно сходят в долину за ушедшими далеко вперед вожаками и уже струятся потоком вдоль извилистой узкоколейки. Три загонщика спускаются все ниже, постепенно сближаются, и наконец отрог Дэйва сходит на нет, речки, бегущие по лощинам с обеих сторон, сливаются в одну, и вот три загонщика опять встретились, да так удачно подгадали, чуть не минута в минуту.

И, сызнова переживая все это, Дэйв слышит свой голос (надо же что-то сказать Эндерсону) — а на вашей земле есть пещеры?

Нет, пещер нету, по крайней мере настоящих. Их больше в тех краях, где известняк или, может, риолит. Но и тут под иными утесами хватает выбоин. Овцы вечно забираются туда, трутся боками о стенки, так что, будь здесь горные породы помягче, ты бы не поверил, насколько шире через годик-другой стала бы от этого каждая дыра.

Эндерсон смеется.

— Помню, когда мы сводили лес, мы на самом верху нашли чудную дыру,— говорит он.— Будто ее кто нарочно вырубил в отвесной скале — квадратная, вроде комода, и вышиной человеку по грудь. И дождь внутрь не заливал, а внутри одна пыль. На ощупь мягкая, сухая — отродясь такой не видал. Будто тысячи лет пролежала нетронутая. Я так думаю, до нас ни одна душа туда не заглядывала. Брат и говорит — если с фермой нам не повезет, давай купим скелет, уложим его на бок, рукой подопрем черепушку, а потом проложим дорогу и станем водить туристов, по пять монет с носа, пускай любуются на самую настоящую древность.

И Эндерсон снова смеется.

— Помню, кстати,— продолжает он,— говорят, в лесу за участком старика Ваксы есть большая пещера. Я так думаю, Седрик на нее наткнулся, когда рыскал по окрестностям. Только сам я тебя туда не поведу.— И прибавляет: — Спроси Джонни.

А потом говорит:

— Холодновато стало, чувствуешь?

Они прошли дорогой через лесок, там было прохладно, но приятно, и оказались в самой узкой части долины, куда не заглядывает солнце. На синем небе по-прежнему ни облачка, но оно уже не кажется низким, давящим. Уже не пышет жаром, напротив, в нем ощущаешь неизмеримые леденящие дали.

— В том-то и горе,— говорит мистер Эндерсон.— Слишком короткое здесь лето. Бывают морозы до самого рождества, а если совсем не повезет, так и в середине февраля заморозки. Говорят, когда лето короткое, все растет быстрей, но что толку, ведь того гляди подморозит. Я хочу сказать, туго приходится, если хочешь вырастить картошку или еще что-нибудь такое, что боится холодов. Джек говорит, тут наш родной дом, но, бывает, подумаешь совсем другое. Белым вовсе не следовало бы селиться на этой земле… а вот маори, пожалуй, по берегам рек устроились неплохо. Они тут обжились, это верно. А белый — временный жилец, вроде арендатора, бьется, надрывается — и все впустую. Только и остается спасовать и начать все сызнова в другом месте либо тянуть лямку, покуда не выгонят.

— Да,— говорит Дэйв,— понимаю.

И опять он старается все это осмыслить, хотел бы задать кучу вопросов, да не знает, с чего начать. Но до стригальни уже рукой подать, Берт распахивает ворота загонов, и через минуту-другую туда протискиваются овцы.

Движок не включен, из стригальни слышатся голоса; но, поднявшись по ступеням, никого еще не видишь, стригали собрались за перегородкой, возле машины.

Эй, оболтусы!

Да, они уже с полчаса как кончили стрижку. Но такое уж невезенье, малыш Инки им подгадил.

Все трое сидят на полу возле движка, кругом разложены инструменты, руки черны от мазута и машинного масла, даже на лицах грязные пятна.

— Я так думаю, это неисправен клапан,— говорит Уолли.

— Жаль, нельзя, по обычаю, обвинить правительство,— замечает Лен.