Избранное

Тита Гаус застегнул ширинку, сплюнул на носок сапога и ответил:

— Сердце у вас из стали, а задница у меня из бронзы.

Вот, значит, как получилось: все способы перепробовали и отправили восвояси.

Если так на армию смотреть, тогда неважно, забрили тебя в солдаты или нет. Другое дело, когда заставляют убивать таких же, как ты. И ради кого?! Так думал Тёнле, глядя на овец, покуривая трубку и вслушиваясь в канонаду, доносившуюся из–за вершин Асса.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Редко выдавался день, чтобы с утра пораньше, едва Тёнле принимался за поленту, не разносилось в воздухе мерное буханье пушек. Жизнь, однако, шла своим чередом: сено на лугах просушили, картофель окучили, в лесу сложили бревна на зиму. Близилась пора второго сенокоса, и итальянская пехота предприняла наступление на австрийские фортификации, двинувшись через высокогорные пастбища Веццены. Боевые порядки итальянцев выступили из елового леса с фанфарами и знаменами, впереди шагали командиры в полной парадной форме с саблями наголо: и таким манером они намеревались взять Тренто! Убитых и раненых не счесть: военный госпиталь, под который отдали новую больницу, построенную для наших земляков, был переполнен.

В то лето впервые с 1866 года [19] в наш горный край из Вальсуганы не проносили контрабанды; эмигранты не смогли отправиться на заработки, потому что тирольцы, у которых они по обыкновению останавливались по дороге, были мобилизованы в батальоны штандшютценов для обороны границы. Переходить из одной страны в другую стало теперь невозможно из–за солдат и патрулей, открывавших огонь без предупреждения. Нынешние пограничники ничем не напоминали прежних таможенников — с теми, бывало, договоришься насчет перехода границы всего за одну лиру, а теперь из–за какой–нибудь ерунды можно поплатиться жизнью.

Выпас скота в пограничной зоне запретили, и впервые за несколько столетий на альпийских лугах не было ни души. Тех, кого не призвали в армию, — стариков за пятьдесят и подростков от четырнадцати до девятнадцати — направили в качестве военизированной рабочей силы на рытье окопов и прокладку ходов сообщения. По дорогам, взбиравшимся на горные кручи, со стороны, не доступной для разведки противника, люди тащили на себе огромные 149-миллиметровые пушки, которые затем устанавливались на плохо защищенных позициях под прикрытием пары еловых бревен, лиственничных колод и мешков с землей.

Сыновья Тёнле — Матио и Петар — вместе с другими парнями с нашей и соседних улиц, а также с городскими ребятами угодили на передовую в альпийский батальон, стоявший между Порта — Ренцола и Мандриоло. Те сыновья, которые жили в Америке, прислали письмо: домой приезжать не собираются — не хотят палить из винтовок, а вернутся на родину только тогда, когда для них найдется хорошая работа. Пусть и не такими точно словами писано, но за смысл можно поручиться. Два сына воевали на границе, трое работали в Америке, дочери повыходили замуж, а жена умерла. Годы давали знать о себе, и нашему Бинтарну приходилось несладко; конечно, невестки и внуки помогали: занимались огородом — картофелем, чечевицей, ячменем, — ухаживали за курами, однако на Тёнле были овцы и заготовка на зиму дров. Правда, овец осталось не так много, но теперь их запретили пасти в горах, и надо было гонять стадо в лес, по обочинам дорог и просекам. Сил не хватало, чтобы уследить за скотиной: забьются в самую чащу и залягут там — как ни в чем не бывало пережевывают жвачку, попробуй собери их, когда пора возвращаться. А дрова? Взвалит Тёнле на плечи вязанку, а на полдороге подгибаются колени.

Да, немало неприятностей причиняла война нашим пастухам, угольщикам, контрабандистам и лесорубам, а вот кое–кому в городе от нее была одна прибыль — гостиницы битком набиты офицерами и журналистами, остерии превращены в воинские столовые, так что рестораторы, бакалейщики, лавочники, булочники, прачки и потаскухи — в общем, все, кто имеют дело с армией и ее обозом, прекрасно зарабатывали на войне.