— Взять не хитро эти винтовки, а как вынести? Дворникам награда обещана, — растерянно говорил Николай.
— Штук двадцать смело можете выкрасть, — убеждал Абрамов. — Попрячьте, скоро троица, пристанете к крестному ходу и вынесете винтовки с завода. С иконами обыскивать не станут.
Винтовки на стрельбище из приемной комиссии возил Петров. Было ему за тридцать, а за придурковатость звали Володькой. Водился за ним грех — любил выкурить дорогую папиросу и порассуждать о том, как бы всем хорошо жилось, если бы был в России добрый царь. Эти Володькины слабости и задумали использовать, решив выкрасть скопившиеся в комиссии лишние винтовки. Абрамов только слово взял с Николая сработать чисто, чтобы возчик не потерял места.
В день большой пристрелки винтовок Володькину вагонетку встречал в тихом углу то Василий Емельянов, а то Паншин. Угощали Володьку дорогими папиросами, отвлекали разговорами, другие молодые дружинники сбрасывали с вагонетки винтовки.
В троицу Сестрорецк проснулся поздно. Разодетые выходили на улицы мастеровые с женами, ребятами.
Когда наступила торжественная минута начала крестного хода, то у икон и хоругвей раньше братьев Слободских и Кучумова оказались мастеровые. Рябов захватил хоругвь Христа, Василий Емельянов — святого Петра, Поваляев — святого Павла…
Выбравшись из церкви, крестный ход направился на завод — в часовню. За воротами хоругвеносцев неожиданно сменили, а после молебна у них снова оказались хоругви. С завода возвращались через генеральский ход.
На улице Поваляев уступил хоругвь Петру Слободскому, банщик сменил Василия, а у Рябова хоругвь взял Кучумов…
Полиция в троицын день благодушествовала: во время крестного хода не произойдет беспорядков.
Мастеровые, избавившись от хоругвей, икон, отстав от крестного хода, по одному пробирались в дом на Никольской. Вынесенные с завода винтовки Александр Николаевич прятал в тайниках.
15
Рано сготовила обед Надежда Кондратьевна. Выдался просвет, можно мало-мальски привести в порядок тройку мужа. Срезав бахрому с рукавов, она занялась штопкой и не слышала, как в комнату вошел свекор.
— Никак праздничный чинишь, — удивился Александр Николаевич, года сын не проносил дорогой костюм, — шерсть, поди, попала залежалая.
Посмотрел он брюки на свет — решето.
— И на каждый день не пустишь, — завздыхал Александр Николаевич, — развалятся. Экая напасть.
— Починю, поносит. К покрову, бог даст, новую тройку справим.
Туговато в семье с деньгами. Заработками Николай не обижен, но платит большие долги. В тяжелой кабале мужик — на двух биржах брал бревна и доски. Лишь недавно рассчитался за кровельное железо.
Помрачнел Александр Николаевич. Полную неделю сын не разгибает спины в мастерской, не отказывается от сверхурочных, только и отдушина, что в воскресенье посидит в трактире, погоняет шары на бильярде. Теперь и этого удовольствия лишился. Срам показываться мастеровому в заштопанных штанах, как какому-то поденщику.
— Справим до казанской летней, — успокаивала свекра Надежда Кондратьевна. — Двадцать пять рублей моей сестре отложено, она при деньгах, подождет.
— За четвертную костюм на Александровском рынке купишь, а Николаю по положению нужно справить рублей за шестьдесят, — возразил Александр Николаевич.
Он очень гордился старшим сыном. Всем он вышел в свою фамилию. Полиция и начальник завода косо поглядывают на Николая, а оружейники уважают. В дружине он воинский порядок ввел, офицеру не каждому по плечу.
Со следующей получки, ясно, не отложить недостающую сумму, а Надежда Кондратьевна поддакивает, жаль ей огорчать свекра, но старого разве проведешь.
— В будний можно ходить в штопаных-перештопаных штанах, а в воскресенье срамота.
Александр Николаевич вытащил бумажник, отсчитал пятнадцать рублей.
— В Финляндии за сорок костюм можно купить богаче, чем в Петербурге за шестьдесят. Прошлой весной Ноговицын сшил тройку в Куоккале у портного, и по сей день, как новая. Адресок тогда записал.
Положив адрес портновской мастерской на деньги, Александр Николаевич не остался обедать, как ни уговаривала Надежда Кондратьевна. Хитер старый: от старшего сына всего можно ждать, забунтует, не возьмет деньги, а ему, и впрямь, не в чем выйти в город.
Николай привел с озера лодку с дровами.
Выгружая доски, Надежда Кондратьевна перепачкалась. Замывая подол юбки, она не заметила, как на мостки вышел Николай, спросил:
— Отец заходил?
— Навестил, я пиджак чинила, вволю поворчал, что фамилию позоришь. С ним не поспоришь, он прав, негоже так выряжаться. Надумала, сестра обождет долг, отец добавил из своих, велел ехать в Финляндию, адрес оставил хорошего портного.
— Дите я ему малое, — сердился Николай, — мало ему младших выряжать, девке бы какое платье справил, невесты в доме.
По всей вероятности, Николай отложил до получки поездку в Финляндию, да выпало срочное поручение. В Териоки прибыл тюк нелегальной литературы и ящик револьверов, нужно перевезти опасный груз в Питер.