Избранное

Неспокойно и в столице. Первым утренним поездом Зоф уехал за листовками. Накануне он обошел товарищей, предупредил, чтобы были начеку, из дома не отлучались. Петербургский комитет выпустил листовку, призывающую к вооруженному восстанию.

С Николаем Зоф был еще откровеннее.

— Доцарствовался последний Романов.

— Панихиду по первому разряду заказывать? — спросил Николай. — Скорее бы вбить осиновый!

— Требы окупятся с лихвой, — ответил тоже шуткой Зоф.

Николая оставляли на сверхурочные, — отговорился, что мучает прострел, боль в пояснице такая — хоть благим матом кричи.

Дома он застал мать. Давно она не выбиралась в Новые места. Поликсенья Ивановна сидела в большой комнате за столом, подперев кулаком подбородок.

— «…Описывать про свое житье душа не лежит, — негромко читала Надежда Кондратьевна, водя пальцем по письму, — хуже некуда. Пишу не слезу у вас выбить, а чтобы на казенном знали.

Нахожусь сейчас в каторжной таежной тюрьме Нижняя Тура. От нее до железной дороги верст двести. Несчастных здесь видимо-невидимо. Убийц, грабителей с большой дороги в нашем бараке на пальцах перечтешь, разуваться не нужно. Больше всего царевых «преступников»: наш брат рабочий, крестьянин, солдаты и матросы.

Мои соседи по нарам: слева — мужик из-под Костромы, помещика в полынью бросил, — поделом, тот его дочь в прислуги взял и обесчестил; справа — матрос, мухи не обидит, за справедливость страдает, не давал в обиду товарищей. Избавились от него мерзко: подбросили в тумбочку нелегальных брошюрок. Десять лет каторги дали матросу за злоумышление против императорской фамилии.

Фотографии своей не могу прислать, а выгляжу так — одет во все арестантское, шаровары с разрезом для кандалов, халат с тузом на спине, вместо сапог «коты» — попросту драные опорки.

На прииске всяк тюремный чин — начальник. Покажется иному, что лениво махаешь киркой, — и огребешь зуботычину. Здесь бьют молча, зло, а за что… сам разбирайся.

Случается, поем песни, только больше грустные, У одного студента из Казани хороший голос, как запоет:

Скрывается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль,
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль…»

У Надежды Кондратьевны голос дрогнул. Поликсенья Ивановна зажала платком рот. Письмо от брата, только от какого? Ивана или Василия? Николай на цыпочках вошел в комнату и подсел к столу. По морщинистым щекам матери катились крупные слезы