– Н-да, а я недавно решил разобраться в квартире. Оттащил на помойку девять мешков с бутылками. Весь вечер таскал! У помойки за моими бутылками целая очередь выстроилась. Представляешь, девять мешков! Какая-то бабуля спрашивает: «У вас что, свадьбы были?» Нет, говорю, была просто жизнь!
– А ты чем занимаешься? – спросила она.
– Последнее время в мэрии служил. Слышала сообщения: «Открыт новый общественный туалет на двадцать посадочных, пардон, мест»? Вот, под моим руководством.
«Но в его приходе ко мне – что-то садистское, – подумала она. Иначе – как все это понимать? Ни с того ни с сего, без звонка и на работу, как снег на голову. Неужели не понятно, что это совсем лишнее?»
– Если у тебя – с сердцем, это не ко мне, – сказала она.
– У, по твоей части тоже хватает, – сказал он.
– А что по моей? – спросила она.
Вместо ответа он повернул голову. Она дотронулась до желвака у него на шее и чуть не отдернула руку.
– А где ты лечился?
– У нас, в ведомственной… – сказал он.
– Они тебе что-нибудь говорили?
– Ну как же, мой ангел! Чего только ни говорили!
Она была ласковой; может, даже самой ласковой из всех его женщин. Но она стеснялась, если он дотрагивался до нее слишком откровенно. И когда ей приходилось говорить ему, что так не надо, он слушался ее. Для него это значило не просто дорожить ею. В этом было и какое-то тайное наслаждение, как в том, чтобы слышать одному ему предназначенный ее тонкий, удивленный стон и протяжное, теплое «а-а…».
«А твоя ваза разбилась», – сказала она.
«Да? Неужто? – переспросил он. – Ну, что ж ты так?.. Ладно, не расстраивайся. Я тебе другую подарю».
«И ты знаешь, ну, на кусочки разлетелась».
«Жаль, красивая была», – сказал он.
«И разбилась только со второго раза. В первый раз упала – и ничего. Тогда я положила ее в пакет, подняла повыше, и – бабах!»
Она опять что-то записала в его карточке и сказала:
– Давай сначала анализ крови сделаем, а потом поговорим. – И нажав кнопку селектора, обратилась к кому-то. – Девочки, сейчас к вам пришлю… Побыстрее, пожалуйста, сделайте. Ладно?
Они попали под жуткий ливень. Козырек газетного киоска перестал их спасать и они побежали, взявшись за руки. Он переносил ее через большие лужи. У него были теплые и ласковые руки.
«Ну, я вся, вся…» – повторяла она, стряхивая с себя воду на половик перед дверью.
«Я тебе сейчас свое дам, – говорил он, роясь в шкафу. – Эстетичность внешнего вида не обещаю, но хотя бы не простудишься».
Он стоял, отвернувшись к окну, а она переодевалась. Он не смотрел на нее, а ей хотелось дождаться, когда он, наконец-то, оглянется, и спросить: «Как, ничего себе фигурка?».
– Я тебя жду, – сказала она, закончив записи в карточке.
Он поднялся со стула. Ему было жаль, что он не угадал, какой будет их встреча. И он подумал: «Ничего плохого нет, что я к ней пришел. Все-таки мне больше не с кем прощаться».
«И почему он решил прийти? И так вдруг?» – гадала она и не могла отгадать.
Идеал
Облака закрывали небо над морем до самого горизонта. Но над головой на несколько мгновений открылась синева, а в ней плыл, играл металлическим блеском, переливался под невидимым с земли солнцем реактивный самолет с белым шлейфом – как иголка с ниткой.
Вата сплошных облаков быстро забила синеву. С моря задувал ветер. К набережной неслись волны.
Китанин отвернулся от моря и пошел быстрее. Свернул на первом повороте с набережной и вошел в парк. На пересечении аллей среди клумб стояла высокая арка – классицизм пятидесятых из покрытых побелкой досок и гипса. Какое именно событие она должна была увековечить – понять было невозможно. Но год, начертанный на ней, был годом рождения Китанина. И каждый раз за эти несколько дней, проходя мимо арки, он испытывал чувство, похожее на изумление.
Два дня назад в этом полупустом в межсезонье курортном городке Китанин случайно увидел женщину, с которой когда-то давным-давно работал на одном этаже.
Он пил за стойкой уличного кафе невкусный, сильно разбавленный кофе, уже повернулся, чтобы уйти, и заметил чем-то знакомое лицо. Наверное, так бы и ушел, невольно припоминая, что да, видел где-то, но женщина встретилась с ним глазами, заулыбалась и сказала:
– Ой Боря! Ведь да?
– Привет! – ответил Китанин. – Какими судьбами в эти края? – И подумал: «Надо же, как изменилась. А тогда я все хотел пригласить ее в кино. Прособирался, пока она замуж не вышла».
– Я в санаторий сюда приехала, уже три недели живу, – быстро говорила Алла. – Скоро домой. Надоело до чертиков. А ты тоже на лечение?
– Нет, у нас здесь симпозиум устроили, – сказал Китанин. – Я в командировке.
– А ты знаешь, мне так повезло! – говорила Алла, разглядывая его. – Сколько бы ты думал, я за путевку заплатила? Тридцать процентов! Представляешь!
Она шла рядом с ним и рассказывала, что их трест сократили чуть ли не наполовину, но через полгода снова увеличили и теперь опять собираются сокращать. Из тех, кого Китанин знал, осталось всего несколько человек. Кто-то уволился, кто-то ушел на пенсию, кто-то умер.