Избранное

Вскоре они вышли на широкую воду. Корабли, пришвартованные к набережной, как бы протягивали свои рули навстречу тем, кто плыл мимо, словно стояли здесь в почетном карауле.

На мачтах и стеньгах реяли длинные вымпелы; ветер наверху был уже не городским, тесно жавшимся к земле или к воде, нет, там в вышине дул вольный ветер. И повсюду флаги — на вантах, на корме, среди мачт и такелажа. В доме праздник бывает лишь изредка, на борту корабля праздник всегда.

Между тем флаги — вовсе не главное, они только предвестники. По-настоящему украшают корабль его паруса; лишь когда они подняты, корабль обретает истинно праздничное величие.

Так думала Элеонора, сидя на румпеле. Яркое солнце и оживление вокруг наполняли ее радостью, казалось, и сама она украшена множеством флагов.

Теперь путь лежал среди выкрашенных светлой краской судов, на которых висели бурые от смолы шлюпки, мимо домов со смотровыми башнями, откуда судовладельцы могли в подзорную трубу заблаговременно увидеть приближение своих кораблей, чтобы успеть заключить на бирже новую сделку, а затем барка, миновав Новые шлюзы, вышла на открытую воду.

Элеонора впервые в жизни увидела открытую воду, воду до самого горизонта, воду, которая касается небес и которой касаются небеса, воду, по которой можно плыть и плыть, не ощущая более ни длины, ни ширины, ни высоты — необъятный дом моряка. Ей захотелось, чтобы ветер, доселе неведомый ей вольный ветер развеял ее тело на мириады частиц и разметал этот прах над бесконечными далями, приобщив к величайшему. В душе у нее словно звучала музыка Баха. Кругом во всех направлениях скользили лодки, мелькали просмоленные борта, крученые канаты, выцветшие паруса — творения этого города и его символ. Здесь лежала раскрытой великая книга Амстердама, страницы которой простирались до пределов Земли.

Моря должны быть свободны, да, свободны для Амстердама — вот что имел в виду великий юрист.[113]

«Как прекрасен брачный союз! — подумала она. — Оглянуться не успеешь, а ты уже на пути в Северный Ледовитый и Индийский океаны». Это ее океаны, ведь она — жительница Амстердама.

Отец, которого она глубоко уважала, владел лишь волнами, что пробегали по хлебным полям, у нее же были волны водяные, целые моря. Она сочеталась браком с водой.

Так бы и смотрела, не отрывая глаз, в эти бесконечные отблески, а еще лучше — в безбрежную даль, куда можно было попасть — только пожелай!

Правда, на сей раз так далеко плыть не стоит, она даже фыркнула, представив себе, как старичок повезет ее туда на своей плоскодонке с шестом. Скорее всего, они остановятся поблизости от шеренги свай, что горделиво ломают волны и дарят городу спокойную воду.

— Барышня, мне надо вон к тому лихтеру,[114] так что решай сама, ехать тебе со мной туда и обратно или я высажу тебя возле Нового городского трактира. Там наверняка найдутся желающие утереть твои слезы. — Старик кивнул на большое здание, чуть в стороне от их курса, солидно и прочно стоявшее на сваях над волнами; должно быть, нигде в целом мире не нашлось бы другого места, где так интересно побывать.

Конечно, Элеонора предпочла трактир, туда и обратно ее не привлекало, всю жизнь она стремилась только «туда», вперед, несмотря на препятствия, несмотря ни на что.

— Так я и думал, — пробормотал старый моряк, чьи предположения подтвердились ее выбором. — Не успеют те миновать Пампюс,[115] а про них уж и думать забыли. — И уже громко, обращаясь к своему рулевому, продолжил: — Ну давай, правь туда.

Элеонора слегка повернула руль, вода у борта забурлила, и они медленно заскользили к удивительной постройке, внушительному деревянному дворцу, поднятому с помощью свай в воздух.

Большие дымовые трубы говорили об огромных каминах и солидных кухонных плитах, высокие и широкие окна — о хорошем освещении и о том, что из них открывается прекрасный вид; после обильных возлияний Нептуну здесь было удобно принимать жертвы от Бахуса.

Когда они ткнулись бортом в сходни, старый моряк сказал:

— Ну что, барышня, разве я не обещал, что поездка тебя взбодрит? Теперь ты опять в лучшем виде. — И, указывая пальцем на трактирный зал, расположенный сразу за дверью, добавил: — Представляешь, сколько там деньжищ.

— Спасибо, дедуля, ты молодец, на том свете получишь в награду шест с золотым набалдашником. — Элеонора хлопнула старика по плечу, вскочила на сходни и побежала вверх по ступенькам. Бегать вверх-вниз по лестницам она любила всегда, это было ужасно весело.

У дверей, взявшись уже за ручку, она вдруг остановилась, резко откинула голову, так что даже локоны на спине подпрыгнули, и обвела взглядом весь фасад. То ли хотела убедиться, не глядит ли кто из окна, то ли попыталась вообразить, что здание плывет на фоне облаков и вот-вот задавит ее, то ли просто решила подарить старику грациозный прощальный жест. Вероятно, и одно, и другое, и третье. Наверное, поступки рождает лишь совпадение трех и даже более причин.