Избранное

В первый день я отправился за письмами на почту. Сидевший за решеткой служащий, жуя свой завтрак, сонным взглядом просмотрел на столе кипу писем и сказал мне, что ничего нет. Я знал наверняка, что должно быть четыре письма, и сказал ему об этом, но чиновник повторил, что ничего нет. Я начал раздражаться и сказал, что просмотрю всю кипу сам, но этот человек снова ответил мне, что ничего нет. Я сказал, что пойду к директору, но он еще раз повторил, что ничего нет; нет, не так, на сей раз он сказал, что все равно ничего нет. По тому, как повышался мой голос, человек понял, что ему не удастся спокойно доесть свой бутерброд, и со вздохом принялся снова просматривать одну кипу. Письмо! Человек прямо на глазах вдруг совершенно переменился, как ветер, сделал вид, что он — это я, и подал мне письмо с выражением лица, означавшим примерно следующее: я же вам говорил, что есть письмо! Тогда я попросил просмотреть еще раз и другую кипу. Нет, ответил он, в другой кипе ничего нет, он точно знает. Опасаясь однако, что я ворвусь в его закуток и вышвырну его через окошко, он уступил. Еще письмо! Пока я читал эти два письма, меня вдруг с большим шумом позвал другой служащий, который поднялся с места не иначе как потому, что уже съел свой бутерброд, и подал мне третье письмо. А когда полгода спустя я приехал домой, там ждало меня и четвертое письмо, вернувшееся из Флоренции со штемпелем non richiamato — не востребовано.

Возвращаясь с почты, я увидел высокую женщину, судя по всему северянку, которая спрашивала дорогу и явно испытывала языковые трудности. Энергическая внешность ее мне понравилась, я подошел, помог ей объясниться, и мы сразу подружились. Она была родом из Восточной Пруссии, без гроша в кармане проехала всю францию и добралась до Флоренции, все время прибегая к помощи высоких инстанций. Она была медицинской сестрой и массажисткой, и я на секунду подумал «Смотри, чтобы она не вымассировала последние голландские гульдены у тебя из кармана», но она была надежным человеком, ее массажное искусство распространялось только на дома священников, консулов и тому подобное, с прицелом на соответствующие тела, способные платить высокие гонорары, и я никогда не видел мастера, который бы лучше ее владел ремеслом выколачивания денег из человеческого тела.

С того дня мы почти каждое утро вместе ходили осматривать храмы и музеи; благодаря сочетанию детского упрямства, нахальства и хитрости ей удавалось проникать всюду, даже туда, куда не было доступа для публики, и почти всегда задаром. Она обходилась минимумом итальянского, придавая голосу то жалобную, то интеллигентную интонацию и не стесняясь, если надо, сунуть ногу в приоткрытую дверь. Я следовал за ней, как послушный младший братец, лишь один раз, в церкви, я набрался храбрости, когда к нам подошел служитель с кружкой для пожертвований. Она сказала: «Нет, у нас нет денег мы бедные люди»; я же вытащил из сумки свой берет и протянул его, передразнивая служителя Он удалился с оскорбленным видом.

С заработками во Флоренции дела шли неплохо. Зачастую, когда все уже ложились в постель, я выходил на улицу и шел в ночные кафе, где заставал подвыпивших гуляк. Пьяный с деньгами в кармане для окружающих — золотая жила: с одной стороны, он как пациент уже не сознает больше ценности денег, а с другой — благодаря хмельному зелью христианские чувства, которые общество своим воспитанием постепенно загнало на самую глубину, у многих людей снова всплывают на поверхность. Мне лично было на руку и снижение у пьяных способности к критической оценке, отчего иной раз даже самые посредственные продукты моего творчества встречали самый горячий энтузиазм. Просто до слез Умиляло, когда этакий субъект не отрываясь долго созерцал на бумаге нечто не имеющее с ним ни малейшего сходства. Пьяные чаще всего бывают просто не в состоянии позировать, так что мне поневоле приходилось как-то выходить из положения и что-то изобретать.