Избранное

«Ах! ах! ах! ах!», энергично пытаясь лизнуть ее в лицо: Семеновна от подступившей слабости опустилась на ступеньку, они дружески обнялись, и Тимошка, выражая крайнюю степень восторга, энергично облизал ей щеки и подбородок, продолжая повторять свое «ах! ах! ах!». Несколько успокоившись, Семеновна привстала и подложила под себя дощечку-ступенька была холодной и сырой от росы, Тимошка не отводил глаз от ее сморщенного лица.

— А я стою, готовлю кокпуфтель, — сказала Семеновна, — а у самой руки трясутся. Ну что я, думаю, Васе скажу, коли ты, Тимошка, пропадешь совсем?

Услышав дорогое имя, Тимошка оглянулся и, не обращая внимания на вкусные, густо растекавшиеся по полу сливки, бросился к полуоткрытой двери в дом, и, не успела Семеновна задержать его, ударом лапы открыл дверь о комнату-Олега и бросился к его кровати, весело помахивая хвостом. Олег спал, лицо у него было напряженным и беспокойным, сильно хмуря брови, он видел удивительный сон: догоняя Тимошку, он только-только выбрался из дремучего леса с синими стволами деревьев и ярко-желтой листвой.

Тимошка рванулся к нему поздороваться и в последнюю минуту передумал, Олег лежал по-прежнему с закрытыми глазами, а будить детей по утрам не разрешалось, Тимошка, высунув от волнения язык, тяжело и часто подышал и, прежде чем успела подоспеть Семеновна, отправился проведать Дашу. Замерев у. порога, он с грустной ненавистью смотрел на котенка Жужу, выгнувшего спину дугой на кроватке у девочки и беззвучно шипевшего в устрашение Тимошки, — сама Даша, так же как и ее брат, крепко спала. В порыве радости от встречи с обожаемыми существами, ставшими еще дороже после пережитого дня и темноты ночи, Тимошка совсем забыл о существовании отвратительного и презираемого котенка Жужи, и вот теперь тот опять топорщился и шипел, наглядно доказывая Тимошке коварство и неразумность жизни.

Появилась запыхавшаяся Семеновна и трагическим шепотом позвала Тимошку из комнаты, опустив голову и стараясь не глядеть на нее, Тимошка повернулся, опустил хвост и понуро вышел. Семеновна не успела захлопнуть перед ним дверь в сад. Тимошка протрусил к озеру в сопровождении уговаривающей его Семеновны, спустился на мостки и лег, положив голову на лапы. Семеновна на мостки не пошла, а устроилась на любимой Васиной скамейке, сторожа каждое движение Тимошки.

— Что же ты такой злопамятный, Тимошка? — укоризненно покачала головой Семеновна. — Тебя любят, и ты должен других любить. Разве котенок не божья тварь? Не капризничай, иди домой, я тебе косточек припасла с хрящиком, сладкие… Ну, пошли, пошли, Тимошка, пошли, чего тебе тут лежать?

Тимошка, разумеется, слышал каждое ее слово, подтверждая свое внимание к словам Семеновны, он шевелил бровями и ушами, хотя короткий хвост, верный признак неверия и меланхолии, оставался опущенным. Семеновна продолжала уговаривать и звать Тимошку, но он все глубже и глубже погружался в колдовской мир озера, где деловито сновали вверх и вниз бесшумные рыбы и черные жуки с коричневыми подбрюшьями, ленточно извивающиеся пиявки и прочие многочисленные водяные обитатели.

Больше всего притягивала Тимошку четко проступившая в зеркальной воде голова с большими висячими усами, удивительным образом похожая на такого же, как Тимошка, черного пуделя, от которого совсем не пахло собакой и вообще ничем не пахло, кроме тины и запахов озера. Тимошке хотелось нырнуть в воду и потрогать странное, зыбкое существо, он даже потянулся к своему отражению, хотел дотронуться до него, замочил лапу, вода в озере пошла мелкой рябью, отражение раздробилось и исчезло. Это повторялось каждый раз, и теперь опять надо было сидеть и долго ждать, когда похожее на него существо, не пахнущее собакой, снова появится в воде и начнет нахально дразнить Тимошку своей недосягаемостью.

— Тимошка! Тимошка! — от дома по бетонной дорожке к озеру вихрем промчался Олег, кубарем скатился к мосткам и, обхватив Тимошку за шею, стал целовать его а морду, в прохладный, влажно чернеющий нос, барахтаясь, они свалились на выбеленные солнцем, жарко нагретые доски.

— Тимошка, а ты дулся, — пожевала губами Семеновна, глядя на их счастливую возню. — Видишь, как все тебя любят. Вам, собакам, сейчас хорошо живется, не то что людям. Вон мне соседка по квартире нахамила, вредит на каждом шагу, а я с ней здороваюсь. Боюсь, еще больше повредит. Обивку на двери порезала, а валит на хулиганов. А я точно знаю-она! Нужна моя дверь каким-то хулиганам, корысти для них моя дверь! А я здороваюсь…

А тебе что? Тебе, Тимошка, хорошо, тебя любят, тебе рады, счастливый ты пес…

Не помня себя от восторга, Тимошка, перемахнув через Олега, вынесся в сад и, как при Васе, сделал несколько кругов вокруг одной из яблонь, привольно раскинувшейся неподалеку от кустов черноплодной рябины и родившей почти каждый год вкусные краснобокие яблоки. В отличие от остальных, эта яблоня имела собственное, уважительное имя, данное ей Васей, в доме ее только так и называли:

«Дарья Ивановна». «А Дарья Ивановна опять цветет!» — радовались дети весной, а взрослые осенью говорили: