Избранное

— Он самый. Ты только послушай, с чем он пришел. Находка твой учитель по склонениям, а не гимназист. Зря мы ему не доверяли.

Я все же отшутился:

— А может, снова в подвалы отца нас приглашать собирается? Или хочет научить нас, деревенских неучей, как отличить подлежащее от сказуемого? От Каро чего только не дождешься?!

Я хотел ввернуть еще что-то едкое за намеки о склонении, но тут же прикусил язык. Такое было на лице Васака.

— Эх ты, подлежащее и сказуемое, — только и успел бросить Васак. Косо посмотрел он на меня и был таков. Только пятки сверкали на тропинке.

Не разбирая дороги, я кинулся за ним. Но ноги бежали, цепляя землю. Неясная тревога била и меня.

Возле нашей гончарной столпились люди. Среди них немало ребятни, прибежавшей невесть откуда. Здесь был и каменщик Саркис.

— Что случилось? — бросил я, задыхаясь от бега.

— Нападение, — шепнул мне кто-то из ребят.

— Нападение? — не понял я.

Сурен тут как тут.

— А самое обыкновенное, — шепнул он на ухо. — Шаэна хотят порешить…

Сурен трясся от внутреннего возбуждения. Видимо, ему приятно первым сообщить эту страшную новость.

— Ах ты, задохлик, глупый первоклашка. И ты говоришь об этом так спокойно?

Я чуть было не врезал ему в ухо.

— А я не так падок на дружбу с гимназистами. Еще не раз чертыхаться будешь от такой дружбы. Ни одному слову твоего Часового я не верю.

Но я не слушаю больше Сурика. Ну его со своими вечными подозрениями.

Среди толпы я наконец увидел Каро. Он стоял, высокий, худой, смущенный от всеобщего внимания. На нем была все та же гимназическая форма, за лето достаточно потрепавшаяся и вся в красках.

«Берлинская лазурь», — почему-то вспомнил я, и мне стало жаль Каро: — Зря ты, учитель по склонениям, ввязался в это дело. Ты все-таки сын винодела, тебе могут не поверить.

Дядя Саркис молчал, а разная ребятня донимала вопросами:

— Кто тебе это сказал? Откуда ты взял это, Часовой?

— Знаю. У дашнаков подслушал.

— У дашнаков подслушал! Так и дашнаки доверились тебе! При тебе такой разговор?

Каро оперировал как мог.

— И вовсе не при мне. Пришли к отцу закусить, выпить перед операцией и проболтались. Чего тут такого.

— Эх ты, виноделов сын. Чего тут такого? Теперь все, у кого есть уши, обступили Каро.

— Когда нападение?

— Сегодня ночью.

— Где?

Каро замялся, усиленно напрягая память.

— На кончике языка, а никак не вспомню.

— На кончике языка, — передразнил кто-то. — Такими вещами не шутят, берлинская лазурь. На кончике языка…

— Да что вы пристали к человеку? Он все же городской.

Названия наших мест он может и не знать. Вот если бы речь шла о берлинской лазури. Что с чем смешать? Или угощать нас отцовским вином…

— Ребята, — ехидно пискнул Сурик. — Да чего вы сына винодела слушаете? Забыли, какой он нам номер отколол недавно, примкнув к гимназистам? Может, он и сейчас заодно с ними? Может, все это сам придумал? Или дашнаки подослали его к нам? Фиг его знает. Яблоко от яблони, как говорится…

Началась невероятная потасовка: кто-то треснул по голове Сурика, кто-то бросился на Каро с кулаками.

Среди общей свалки откуда ни возьмись появился Мудрый.

— Где отец?

От бега он задыхался и еле переводил дух. Вид Мудрого не предвещал ничего доброго. Мы испуганно обступили его.

— Что случилось, Арам?

— Где отец? — снова крикнул он.

В это время в конце тропинки гончаров показался каменщик Саркис. Он вел под уздцы лошадь. На его непокрытой голове ветер шевелил седеющие волосы. Мудрый бросился ему навстречу.

— Отец, — крикнул он на бегу, — из села выехали две тачанки с пулеметами! За ними верховые ускакали. Все говорят, Шаэна ловить едут.

— Чего кричишь, дурень, знаю, — сказал каменщик, ласково потрепав его за вихор.

Подойдя к нам, он спросил:

— Кто из вас знает дорогу в Бурухан?

— Вспомнил… В Бурухане должны поймать Шаэна! — хлопнул себя по лбу Каро.

И сразу каждому стало ясно, чего хочет Саркис.

Я подался вперед. Рядом со мной встал Васак. Между нами протолкался Вачек. Сурик, размазывая кровь по лицу, встал впереди всех.

Сурик есть Сурик. Он и здесь вел себя так деятельно, что казалось, в этой трудной операции без него не обойтись. Он первым должен скакать к партизанам. Другому это не под силу.

Каменщик Саркис внимательно осмотрел каждого, остановил взгляд на Васаке, потом перевел на меня.

— Постой, ты же был в Нинги, к костоправу ходил. Дорога эта для тебя проторена. Бурухан тут же за Нинги. Лесистая гора с плешиной.

— Знаю. Не затылком ем хлеб. Как наш Басунц-хут знаю, — соврал я.

— Смотри, Арсен. Это тебе не склонение с «ослом». И не скачки на Багратовом коне, — все-таки ввернули мне напоследок.

Разве без шпильки обойдешься? Такое задание. Скакать к самому Шаэну.

Дядя Саркис порылся в кармане, достал лист бумаги и подал мне:

— Скачи. Отдай эту бумагу Шаэну в руки. Только смотри не попадись. Встретишь кого — изобрази боль в руке. К костоправу в Нинги едешь.

Саркис передал мне повод, еще раз взглянул на лошадь:

— Только вот скакун плоховат.

— Пусть поедет на нашей лошади, — предложил Каро.

Все вскинули на него удивленные глаза, хотя и знали, что Каро — любитель приключений и может назло отцу выкинуть что угодно.