Читаем Избранное полностью

Потом добавил:

— Все, что заметите, передавайте дяде Мухану. Посоветуйтесь с ним. Он о вас знает.

«Дяде Мухану? — подумал я. — Значит, и он, отец Вачека, заодно с партизанами. Вот это здорово!»

— Хорошо, дядя Седрак, — пообещали мы.

Надо ли говорить, с каким подчеркнутым чувством собственного достоинства мы несли свои пухлые карманы на виду у всех. Пусть какой-нибудь Карабед потрогает, даже попробует наших орехов. Не жалко!

Зато никому и в голову не придет мысль о нашей тайной встрече с партизаном Седраком, о полученном сегодня новом задании от самого Шаэна.

V

Дом, где жил хмбапет, стоял на отлете села. Как все дома богачей, он был обит кровельным железом. Сбоку к нему примыкала низкая землянка. С крыши ее хорошо было видно, что делалось в доме и во дворе хмбапета.

У этого богатеева дома были резные петухи на крыше, три окна по фасаду с красивыми козырьками над ними. Это был дом Алиханянов, а примыкающая к нему низкая землянка — домом нашего Савада…

Ну и повезло же нам! Я с Суреном дружу так же, как и Аво. Кто что скажет, если я заберусь на крышу друга, хотя бы прогнать козу Баграта, которая вечно пасется по чужим крышам?

Я затеял с Суриком игру на крыше их дома, а сам исподтишка заглядывал в окна хмбапета. Когда я отлучался, наблюдение вел Сурик. Я привлек его к этому делу. Надо было видеть Сурика в те минуты! Его темные смешливые глаза становились серьезными, а маленькое замурзанное лицо выражало крайнее удовольствие. Он совсем изменился, наш озорник. Не пищит, не хвастает перед другими своими наблюдениями, ни с кем не делится — только со мной. А если он немного важничает, носится со своей особой — кому какое дело?

— Арсен, ты знаешь, что я заметил? — однажды прошептал Сурик. — Когда стоит у ворот Самсон, в доме всегда какой-нибудь важный папахоносец.

— Этот Самсон — собака порядочная, — сказал я, — его парой яиц не соблазнишь.

— И не думай, — вздохнул Сурик, — его и десятком не сманишь.

— Что говорить, собака порядочная, — повторил я. — Но здоровый зуб раскусит и орех.

Сурик не понял, я пояснил свою мысль:

— Нам надо знать все, что делается в этом доме.

— Что делается в доме? — испугался Сурик. — Да Самсон пристрелит нас на месте!

От самоуверенности Сурика не осталось и следа. Я сердито посмотрел на него:

— Обвести Карабеда и дурак сможет, а ты попробуй сладить с таким орешком, как Самсон.

Сурик только хмыкнул. Вечером ни жив ни мертв он прибежал к нам. В доме никого не было. Прежде чем проронить слово, Сурик два раза выглянул на улицу — нет ли кого поблизости.

— Арсен, — вымолвил наконец он. — Самсон, кажется, разнюхал о наших делах. — Приблизив ко мне лицо, он жарко зашептал: — Что было, что было! Вызвал он меня и давай расспрашивать: «Чего это внук пустомели Оана повадился ходить к вам?..» «Как чего? — прикидываюсь я. — Товарищи, в бабки вместе играем». «Ты же с Аво дружишь?» — говорит он, а глазами так и ест. Эта собака в Нгере выросла, обмани ее! Схватил даже за ухо, думает — я испугался. «Ну что ж, говорю, что с Аво? И с ним дружу, и с Арсеном. Кому мешает эта дружба?» Не видеть мне матери-отца.

Я засмеялся:

— Так и сказал: «Кому мешает эта дружба?»

Сурен покраснел:

— Ну, так не сказал, а дал понять: друзья, мол. А ему разве втолкуешь? «Не сметь, — говорит, — собирать под окнами хмбапета всяких голодранцев!» И заехал, конечно, не без этого. — Сурен потер ушибленное место.

Это меня озадачило. Не покажешься теперь на крыше. Как быть, достославный мой неумека Сурик? Улепетнуть, струсить, не выполнив задании? Как бы не так!

Решение пришло неожиданно.

— Ничего, — сказал я Сурену, — играйте по-прежнему с Аво, только примечайте все. Для такого случая не пожалею даже своего бека, заправленного свинцом.

Как-то к нам в гончарную ввалился Варужан. Еще больше потолстевший, отъевшийся за лето. Деда поблизости не было.

— Арсен, — сказал он равнодушно, как бы невзначай, — отец просил, как кончишь работу, зайди к нему.

— Хорошо, забегу сейчас, — ответил я, подавив вспыхнувшее во мне любопытство. — С чего это я вдруг понадобился Мкртичу?

Варужан ушел. Но потому, как он пришел, как ушел, я понял: неспроста гончар Мкртич прислал за мною сына.

И, почему-то разозлившись на Варужана, вероятно, за то, что он так безучастно сказал об этом, я мстительно послал ему вдогонку:

— Веди меня в твои врата, моей души будь гостем, милейший наш недоеда!


Вот так взрослые! Им нужно знать, какие важные бумаги пришли к хмбапету от англичан из офиса, и они без нас не могут. И вообще непонятно, зачем понадобился англичанам Урик, жеребец Баграта? Почему должны уведомлять хмбапета о нем? И почему именно мне такое задание? Если это так просто, пусть Варужан выкрадет им эти бумаги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература