Избранное

— Дочь Наури, а помнишь, как я снял пулей соломинку с забора? Ты еще девочкой была, и ты полюбила меня за это. Ты даже песню пела. Помнишь, как это ты ловко сочинила…

Красноречие деда прервала брань, ворвавшаяся с улицы. Кто-то ломился во двор.

Дед поспешно вытер руки о полы чухи и вышел. За ним поднялся отец. Со двора доносились голоса.

— Пусть будут светлыми твои дни, ага! В толк не возьму, о каких лошадях ты толкуешь? — говорил дед. — Можешь проверить — спят, как ангелы.

У меня похолодело внутри.

— Вартазар! Давай убежим! — дернул я за ногу Аво.

— Куда бежать? Спи.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Вартазар с камчой[22], зажатой в руке. Он еле держался на ногах.

Мы закрыли глаза и дружно захрапели. Вартазар подошел, даже потрогал нас камчой.

— Ошибка вышла, сосед, — вымолвил он одеревеневшим голосом.

— Ничего, бывает, — посочувствовал ему дед. — У враля, говорят, сгорел дом, и никто ему не поверил. Дурная слава на ягнят моих легла. Оттого в них и шишки летят.

— Но я найду, я так не оставлю! — снова завопил Вартазар. — Чтобы при таких знатных людях мне в лицо плевали…

— Надо как следует наказать, — поддержал дед. — Нехорошо, когда при людях плюют в лицо…

Вартазар ушел.

Дед проводил его до ворот. Через минуту вернулся обратно.

— Ушел, отродье сатаны! — вздохнул дед, плотно прикрывая за собой дверь.

Только сейчас бабушка, растопырив пальцы, кинула вслед Вартазару проклятие всей пятерней: у нас это означает пять проклятий.

Присев на свое прежнее место, обложенное мутаками и паласами, и придвинув к себе недоеденный суп, дед бросил нам:

— А ну, джигиты, подсаживайся!

Мы только этого и ждали. Полетело в сторону одеяло. Мигом заняв свои места между отцом и дедом, мы схватили ложки. Перед нами появились дымящиеся миски с похлебкой.

Теперь в доме ели все. Ела даже все еще сердившаяся бабушка.

Дед сказал:

— Каждый ручей бежит к своей речке. Молодой побег требует влаги. Все идет правильно.

V

Власть Вартазара нависла и над нашим домом. Когда покупали корову, мы задолжали Вартазару, и с тех пор дед с отцом три дня в неделю отрабатывали долг на его полях, вроде отбывали барщину. Но долг от этого не уменьшался. Росли проценты, и деду с отцом приходилось снова и снова выходить на поле Вартазара.

В такие дни дед просыпался позднее обыкновенного и дольше возился с трехами.

— Будет тебе мешкать, старый, — торопила его бабушка, — пошевеливайся!

Пока дед обувался, бабушка покрикивала на мать:

— Вардануш!.. Да куда ты запропастилась?.. Неси хлеб…

Появлялась мать, неся в руке завернутый в платок обычный завтрак: каравай черного хлеба, соль в бумажке и пару вареных яиц.

Бабушка собственноручно вручала сверток отцу.

— Ну, с богом, отправляйтесь, — говорила она.

— Чего ты гонишь нас, старуха? — повышал голос дед. — Дай спокойно надеть трехи.

Бабушка терпеливо ждала, пока дед в десятый раз перевяжет шнуры, снова стянет пояс, приведет в порядок чуху.

— Беды накличешь на дом, Оан, — вздохнула однажды бабушка. — Я знаю Вартазара: он не пожалеет твоих седин.

— Ты хочешь сказать: он руки распустить может? — насмешливо приподнял голову дед.

— Позора боюсь, Оан, на глаза людям показаться стыдно будет.

— Пустое говоришь, дочь Наури! — успокоил ее дед. — Мы не батраки, чтобы нас можно было избивать, мы свободные гончары. Он не посмеет нас и пальцем тронуть.

— Не посмеет? А это что! Аслана избил, Геворка избил, — наступала бабушка, один за другим сгибая пальцы.

Припертый к стене, дед твердил свое:

— Мы свободные гончары, он не посмеет…

Тогда бабушка начала хитрить:

— Ну как хочешь, Оан, только помни мое слово: опоздаешь, прибьет тебя, как последнего батрака. У него сегодня, кажется, пристав.

— А наплевал я на него и на твоего пристава! — вышел наконец из терпения дед. — Ты чего меня приставом пугаешь? Думаешь, его испугаюсь? И при нем скажу, что Вартазар — вор и мошенник.

— Тсс, окаянный, услышат! — с ужасом остановила его бабушка.

— Пусть услышат! Кто в воде, тот дождя не боится! — загремел дед.

Бабушка чуть не плакала.

— Да уйми его, Мурад, — молила она отца, — совсем из ума выжил! Гляди, какие слова говорит!

Отец усмехнулся:

— Это, аян[23], он только дома так говорит. Ты бы посмотрела, какие он поклоны отвешивает Вартазару. Недаром говорят: шумливая река до моря не доходит, она истекает шумом.

— Ого, — повеселел вдруг дед, — и ты со мной поговорками заговорил? Яйца курицу учат. У молчуна вырос язык. А ну, поговори еще!

— За сколько купил, за столько и продал, — в тон ему ответил отец.

— Дешево продал, — отрезал дед, снова начиная сердиться, — проглядел такую мелочь, как некий уста Оан. А между прочим, он-то, вот увидишь, разделает под орех твоего падишаха.

За забором промелькнула высокая папаха Вартазара. Дед как-то сразу весь сник. Стук копыт лошади замер у ворот.

— Эй, вы, все еще дома прохлаждаетесь? — раздалось снаружи.

Дед, спотыкаясь, пошел к воротам.

— Прости, ага, малость задержались, — послышалось уже на улице.

— Чем не верна старая пословица: разувшийся до реки никогда не пройдет ее вброд, — сказал отец и вслед за дедом поспешил на улицу.