Избранное

— Терпение! — ответил Кеменеш красивым, чистым, звонким голосом. — Терпение! — повторил он и, сняв с носа пенсне в золотой оправе, стал тщательно протирать его круглые стекла. — Терпение! — сказал он в третий раз, опять надевая пенсне на большой крючковатый нос.

С огромным интересом смотрел он сквозь блестящие стекла пенсне на трех измученных людей. Тимко плакал. Новик закрыл лицо обеими руками. Михалко стоял, сгорбившись, между своими товарищами. Длинные каштановые волосы падали ему на глаза.

— Воды!

Новик бросился к столу. Его схватили трое полицейских.

— Если я правильно вас понимаю, — сказал начальник, медленно, раздельно произнося каждое слово, — вы как будто хотите пить. Хорошо, можете пить. Можете пить сколько хотите и что хотите: воду, или вино, или, если предпочитаете, вино с водой. Вот видите, как я к вам хорошо отношусь! Но — как говорит русинская сказка? Помните, что сказал фее дровосек? Кажется, он сказал так: я буду к тебе добр, но сначала будь ты добра ко мне! Короче говоря, я хочу получить от вас несколько справок. Если будете говорить, я не стану возражать, пейте сколько влезет. Но если вы не получите воды, если вы не будете пить целых два дня, вините в этом самих себя. Я же хочу узнать от вас совсем немного, всего только несколько фамилий и адресов.

— Воды! — кричал Тимко.

— Как только заговоришь, — сколько угодно.

— Буду говорить! — кричал Тимко.

— И я буду! И я буду! — взвизгнул Новик.

Михалко выпрямился. Сейчас он был почти так же высок, как стоящий на задних лапах медведь.

Из его горла вырвался какой-то странный, почти звериный хрип.

Правой рукой, которой он привык убивать медведей, он так ударил Новика по голове, что тот упал без сознания. А ногой так сильно толкнул Тимко, что тот налетел на одного из полицейских и шлепнулся вместе с ним.

Не меньше десяти полицейских кинулись на Михалко. Но кузнец-медвежатник сбрасывал с себя полицейских, как дикий кабан гончих собак. Прикладами его сбили с ног. Когда он лежал уже без сознания — из носа и рта у него шла кровь, — его заковали в кандалы и понесли в темный карцер, где он провел без еды и питья два дня и две ночи.

Как только Михалко унесли, полицейский врач с помощью воды с уксусом и нашатырного спирта привел в сознание сначала Новика, а затем Тимко. По требованию полицейского врача им обоим дали пить. После того как они напились, начальник полиции угостил их сигарами, а полицейские подвинули им кресла.

— Ну, а теперь говорите!

Влив в себя добрых два литра воды, Новик признался, что признаваться ему не в чем. О том, что русины объединяются в организацию, ему стало известно впервые здесь, в тюрьме. Здесь же он впервые увидел — в руках полицейского офицера — полученный из России молитвенник, прочесть который он не мог, если бы даже захотел, так как русского языка не знает и даже по-русински читает очень слабо, потому что, собственно говоря, он не здешний, живет в Подкарпатском крае всего пять лет и вовсе не русин, а словак, и то только наполовину — мать его румынка, попавшая в Словакию из Баната.

После этого признания начальник полиции собственноручно отвесил Новику несколько основательных пощечин.

Тимко, который утолил свою жажду не водой, а вином, сделал важное признание. Он продиктовал в протокол больше ста фамилий и адресов русских агентов. Как через несколько дней выяснилось, все фамилии и адреса были выдуманные. За эту шутку полицейские, наверное, избили бы Тимко до смерти, если бы он находился в их руках. Но вскоре после «селедочного» допроса арестантов затребовала от полиции прокуратура, потому что слухи об этом допросе проникли в народ и вызвали большое возмущение. Начальник полиции получил нагоняй из Будапешта. Его предупредили, что Венгрия — культурное государство, а в культурных государствах пытки арестованных нужно организовывать так, чтобы об этом не становилось известно широкой публике.

Венгерские газеты, даже оппозиционные, хранили полное молчание об ужине марамарош-сигетских арестантов.

Великий процесс

Как великой европейской войне предшествовала на Балканах «драка в корчме», так до «великого» русинского процесса судом для несовершеннолетних преступников был проведен процесс Миколы. В «великом процессе» на скамье подсудимых сидели пятьдесят четыре русина. В деле Миколы перед судом предстали три русинских мальчика. В «великом процессе» основой обвинения в измене служили семнадцать конфискованных молитвенников. В процессе трех русинских юношей — томик стихов, бессмертные стихи Шевченко.

Девятнадцатилетний Микола, который до четырнадцати лет учился, два года работал конюхом, а три года землекопом, был высокого роста, широкоплечий, с худым лицом. Он говорил спокойным, тихим голосом. Перед судом для несовершеннолетних он держался так же спокойно и смело, как несколько лет спустя перед военным судом, когда речь шла о его жизни; а еще через год он так же спокойно и смело руководил наменьской битвой.