Избранное

Меня немного озадачило такое обращение, — до сих пор не знаю, о чем я должен был ему рассказать. О себе ли (о том, почему считаю себя начинающим писателем) или о своих творческих планах (как предполагаю стать известным). Однако от смущения, а возможно, благодаря инстинктивной хитрости я начал рассказывать о вещах куда более интересных, чем моя собственная персона: о своем родимом крае — Подкарпатье, о тамошних сложных и печальных национальных, экономических, культурных и политических отношениях. Ади то и дело вскидывал на меня глаза, а затем снова опускал веки. Тогда я машинально умерял свой пыл и понижал голос, ибо мне казалось, что мой собеседник засыпает и я могу его разбудить. Близость Ади словно гипнотизировала меня (ведь это был сам Ади, а он для молодежи моего поколения значил больше, чем сам господь бог!); я не узнавал собственного голоса и с величайшим удивлением слышал от самого себя такие мудрствования, на которые прежде никогда не был способен. Причем, к собственному изумлению, я так удачно и метко формулировал свои неожиданные мысли, как никогда раньше. После моего десятиминутного монолога Ади спросил мое имя. Спустя еще полчаса произнес:

— Довольно! Давай сюда твою рукопись!

Оказывается, Ади видел человека насквозь, как рентгенолог. Во внутреннем кармане моего пиджака действительно притаилась рукопись, готовая броситься в бой. Стоящая это была рукопись или нет — я уже не помню. Впрочем, желающие могут заглянуть в январский номер журнала «Нюгат» за 1916 год. Именно там и появился на свет мой первый печатный труд.

— Давай сюда твою рукопись!

Сердце мое колотилось и руки дрожали, когда я повиновался. Ади даже не подумал взглянуть на мое сочинение, а, переспросив мое имя, написал на последней странице рекомендацию к Эрне Ошвату [41]. В ней он назвал меня «молодым талантливым писателем».

— Отнеси Ошвату, — произнес он, передавая мне рукопись, неожиданно приобретшую вес и ценность. — А теперь, ребята, оставьте меня! За ваш кофе я заплачу.

По дороге домой мы вновь и вновь перечитывали рекомендательное письмо. Блаженство, которое я испытывал, не поддается описанию. Но едва ли не более счастливым чувствовал себя Нандор Штейнфельд.

— Ну, видишь, видишь! — приговаривал он.

Я долго не мог произнести ни слова.

— Представляешь! — воскликнул я наконец. — Он назвал меня «молодым и талантливым писателем»!

Нандор, видимо, хотел ответить «А ведь он даже не прочел твоей рукописи», но, совсем охмелев от переживаний, запутался в словах и воскликнул: — Ну, конечно, ведь он не прочел твоей рукописи!

На другой день я отнес рекомендательное письмо Ади в редакцию «Нюгата» лично Эрне Ошвату.

С Нандором Штейнфельдом я снова встретился уже в феврале 1945 года, после освобождения Будапешта. От него я узнал, что столь памятное для меня рекомендательное письмо Ади уцелело. Рукописи поэта и вместе с ними это письмо Нандор закопал в тайнике, чтобы спасти от нилашистов, терроризировавших город. Я откомандировал четырех красноармейцев, чтобы найти тайник, но, как мне известно, рукописи Ади так и не нашлись…

К истории рекомендательного письма относится и то, что я прочитал недавно в газете «Мадьяр Немзет». В своей статье о старом «Нюгате» Оскар Геллерт писал, что Эрне Ошват обиделся, когда я пришел к нему с рекомендательным письмом.

Перевод А. Гершковича

Под защитой закона