Хотя я вежливо поблагодарил его, все же не нужно было быть большим знатоком людей, чтобы понять, как недоволен я таким подарком.
— Ты знаешь, что это за марка? — спросил дядя Фердинанд.
— Знаю — египетская.
— Что она египетская, видит каждый дурак. Но какая египетская? Какая?
Я пожал плечами.
— Когда Моисей вывел евреев из Египта, — сказал дядя Фердинанд очень серьезно, — бог для странствующего в пустыне еврейского народа сыпал с неба манну. Об этом ты, конечно, учил в школе, на уроке закона божьего. Но большинство преподавателей закона божьего забывают о том, что бог сыпал с неба не только манну, но и почтовые марки, чтобы странники, если им понадобится написать письмо по какому-нибудь срочному семейному или коммерческому делу…
Здесь я перебил дядю:
— Знаете, дядя, когда я жил у дяди Филиппа, говоря со мной, он часто забывал, что я еще маленький мальчик. А вы, дядя, наоборот, забываете, что я уже не ребенок.
Дядя Фердинанд обнял меня и поцеловал.
— Жаль, сынок, что твоя фамилия Балинт, — ты настоящий Севелла. Настоящий Севелла, которого жестокая случайность забросила в эту маленькую, несчастную, отсталую страну, где никто не понимает и не признает настоящего таланта. Ах, если бы ты родился у нас в Америке! Знаешь, Геза, что? Когда кончишь школу, обязательно поезжай в Америку. Я напишу своим американским друзьям, они тебя познакомят с самыми видными людьми Америки, а раз ты будешь там, среди них…
Почему дядя Фердинанд на продолжительное время распростился со своей семьей — это он рассказал только моей матери. Мать рассказала отцу, взяв с него слово, что он не разболтает. А бедняга отец держал слово в данном случае даже слишком добросовестно. Во время обеда и ужина он так много говорил о приветливом характере тети Сиди, о ее американской культуре, о безоблачно счастливой семейной жизни тети Сиди и дяди Фердинанда, что я и мои сестры были вполне уверены: дядя Фердинанд приехал к нам потому, что тетя Сиди выгнала его из дому.
Дядя Фердинанд обещал остаться у нас на сбор винограда. Но самым интересным гостем во время сбора в том году был не он.
Двадцатого сентября, когда мы сидели за завтраком, почтальон принес отцу заказное письмо. Отец вскрыл письмо, взглянул на него, прочел несколько строк, потом громко вскрикнул, и письмо выпало из его рук…
Мать стала брызгать водой на бледное, как у покойника, лицо отца.
— Маруся! Маруся! Быстро! Дайте бутылку с коньяком!
Дядя Фердинанд быстрее Маруси принес коньяк. Стакана он не искал, а приложил к губам отца бутылку. Отец глотнул немного, закрыл глаза, еще раз глотнул и заметно успокоился. Все же дышал он с трудом.
— Вот вам! Вот! — хрипел он, — Вот до чего мы дожили! Нет правды на свете и нет бога в небесах, если может случиться такая вещь.
— Успокойся, Йожи, — уговаривала отца мать, притрагиваясь рукой к его вспотевшему лбу.
Я первый догадался прочесть наконец письмо, причинившее такое несчастье, и вытащил его из-под стола.
Странное это было письмо.
На самом верху листа блестящей почтовой бумаги большими голубыми буквами было напечатано:
ВСЕВЕНГЕРСКОЕ ОБЩЕСТВО АНТИАЛКОГОЛИКОВ
Ниже этого уже меньшими, ярко-красными буквами значилось:
АЛКОГОЛЬ — ЭТО ЯД! ОН УБИВАЕТ!
ОН ДЕЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА ТУПИЦЕЙ И НИЩИМ!
Дальше было написано на пишущей машинке:
После того как управляющий городским хозяйством Балог, заглянувший к нам на минутку, несмотря на служебное время, прочел письмо, он выпил стакан коньяку, раскурил трубку и сказал:
— Этого так оставить нельзя! Дело надо передать прокурору! Сейчас же, сегодня же! Если ты, Йошка, бережешь свою честь…