Избранное

«Карпатская рапсодия» — историко-биографический роман. В нем нашли правдивое и яркое изображение большие общественные и политические сдвиги в жизни городов и сел Закарпатья накануне и после окончания первой мировой войны, то есть в годы детства и юности автора. Подъем революционного движения народных масс показан автором через судьбы Гезы Балинта, Миколы Петрушевича, Тамаша Эсе и других героев романа. Б. Иллеш стремился в «Карпатской рапсодии» к созданию многоплановой и сложной картины жизни Закарпатья, и это ему удалось. Роман густо заселен людьми разных судеб, разных национальностей и разных социальных слоев.

В «Карпатской рапсодии» Бела Иллеш показал себя в новом качестве — как зрелый мастер прозы, своеобразный рассказчик. Годы литературной учебы, уроки мастерства, полученные от общения с такими выдающимися художниками, как Р. Роллан, М. Горький, А. Серафимович, с товарищами по перу — советскими писателями А. Фадеевым, Б. Горбатовым и другими, жизненный опыт, накопленный Б. Иллешем за время жизни в Советском Союзе, дали свои плоды. Творчество его мужало и набиралось соков вместе с ростом и зрелостью советской литературы. Достаточно сравнить рассказы Б. Иллеша 20-30-х годов с романом «Карпатская рапсодия», как убеждаешься не только в том, что между ними существует известная связь, но и в том, что писатель достиг высокого уровня художественного мастерства.

Новый роман Иллеша увлекал прежде всего тем, что открывал для советского, да и мирового читателя целую страну, колоритнейший уголок земли в самом центре Европейского континента, который до того времени был скрыт от читающей Европы лесистыми Карпатами. Бела Иллеш оказался в мировой литературе не только первооткрывателем этого интересного края, но и подлинным его художником и певцом. Само собой разумеется, он был и его горячим патриотом, человеком, беззаветно влюбленным в эту многострадальную и поэтически-красочную землю с горами и долинами, быстрыми реками и вечнозелеными лесами. Этой влюбленностью в Карпаты и преданностью его людям пропитан весь воздух повествования.

Роман Иллеша написан от первого лица — отсюда его доверительная интонация. Она усиливается еще тем обстоятельством, что это лицо — сам автор книги. Геза Балинт — как бы псевдоним писателя Белы Иллеша (историю этого псевдонима он излагает в публикуемой в этом томе новелле об Ауреле Карпати). Такой прием дает возможность писателю в полной мере проявить свойственную ему манеру, — он повествует о реальных событиях и реальных людях с известной долей вымысла и обобщения. Иллеш рассказывает только о том, что сам пережил и перечувствовал, но благодаря тому, что жизнь его похожа на увлекательный роман, писатель возводит рассказ о ней в ранг поэзии. Ведя рассказ от своего и в то же время как бы от чужого имени, он порой свободно парит на крыльях своей фантазии, придерживается исторических фактов и вместе с тем часто далеко отходит от них. Позднее в этой манере он напишет свои короткие истории-воспоминания — «анекдоты».

В «Карпатской рапсодии», композиционно состоящей из трех частей, мир Закарпатья увиден соответственно глазами подростка, юноши и мужа. Вместе с автором как бы взрослел и набирался опыта и силы лесистый закарпатский край. В первой части край этот словно бы переживает период своего детства — с патриархальными обычаями старины, со сбором винограда и сказочными лешими в лесу, с узким мирком и кругозором берегсасских обывателей. Во второй части в рапсодию врывается тема социального неравенства, контрастирующая прекрасной свободной природе, на лоне которой развертывается действие романа. Особенно остро эта тема звучит в главах о вымышленной лесной деревне Пемете. Лесорубы разных национальностей жили там впроголодь: еврей надеялся и ждал Мессию, венгры — Чабу, русины — Владимира. С первых страниц третьей части в книге развертывается античеловечная, безобразная картина братоубийственной мировой бойни. Иллеш пишет теперь о войне не шепотом, а во весь голос, заставляя и незрячего увидеть ее кошмары:

«— За отечество! За короля! — закричал молодой лейтенант. — Вперед! Ура!

— К чертовой матери! — ответило около тысячи венгерских солдат, все же выскакивая из окопов.

Я тоже кричал. Мой голос тонул в общей ругани.

Мы бежали как бешеные. Злились мы не на румын, а на жизнь, но бросались на румын…

Румын поднял винтовку, чтобы разбить мне прикладом голову. Вонзая в него штык, я отвернулся, чтобы не видеть его лица…»