Избранное

       Вспомним рифмовку в стихах раннего Пастернака, состоящую сплошь из приблизительных, зато непредсказуемых рифм: адрес – театре, страшное – спрашивают, лучшее – мучает, слышал – мыши, белокуры – набедокурить, радостно - градусе и т.д.) И строка тогда у него бежала с наклоном вправо, к рифме – маховому колесу захлебывающегося от восторга и спешки стиха. И хотя рифма раннего Заболоцкого была куда более скромной, тем не менее и он позволял себе время от времени знакомить на рифме далекие слова, обращаясь к экзотической лексике: мамка - полигамка (“Купальщик”), номер – соломе, змея – завия, ужас – наружу, баня – хулиганя, одинокая – охая (“Цирк”)

       Стиль 40-50-х подразумевает также присутствие некоторой примеси дидактики, поучения. “Быть знаменитым некрасиво…”, “Не спи, не спи, работай…” (хотя, конечно, “Ночь” – великое стихотворение – и его отзвук слышен в стихотворении Заболоцкого “Не позволяй душе лениться!”, назойливом в своей повелительной модальности), “Старая актриса”, “Неудачник”…

       Что касается лучших стихов, высших достижений поэтического стиля, каждый безошибочно назовет “Август”, “Рождественскую звезду”, “Вакханалию”, “В больнице”, “Свидание” (“Засыпет снег дороги”, “Разлуку” (“С порога смотрит человек…”), “Ночь” и “Зимнюю ночь”, “Божий мир” (“Тени вечера волоса тоньше…), а Заболоцкий непредставим без “Прощания с друзьями”, “Где-то в поле возле Магадана”, “Бегства в Египет”, “Уступи мне, скворец, уголок”, “Приближался апрель к середине”, “Чертополоха”…* Назовем здесь еще, вспомнив то, с чего мы начали, и те стихи, в которых местоимение первого лица стоит у него в начале первой строки: “Я воспитан природой суровой…”, “Я не ищу гармонии в природе…”, “Я твой родничок, Сагурамо…”, “Я трогал листы эвкалипта…”, “Я увидел во сне можжевеловый куст…” Перечень, разумеется, далеко не полон. И подумаешь: несмотря на все издержки и “поражения”, имело смысл меняться, уходить от замечательной манеры ранних стихов, столь любимых нами, чтобы были написаны эти стихи.

                                                               2003

_____________________________________________________________________

* Говоря о Заболоцком, опускаю его промежуточный, “холодный”, одический период 30-х годов, совпавший с официальной установкой на монументальность, но, конечно, превосходящий все ее искусственные и напыщенные образцы ошеломительным звучанием, образной пластикой, зоркостью, точностью и метафоричностью. Другие примеры того же монументального стиля – поэма “Киров с нами” Тихонова (“шаги командора” на советский, партийный лад), мемориальные стихи Берггольц, некоторые стихи 40-х - начала 50-х Ахматовой.

***

Разве можно после Пастернака

Написать о елке новогодней?

Можно, можно! - звезды мне из мрака

Говорят, - вот именно сегодня.

Он писал при Ироде: верблюды

Из картона, - клей и позолота, -

В тех стихах евангельское чудо

Превращали в комнатное что-то.

И волхвы, возможные напасти

Обманув, на валенки сапожки

Обменяв, как бы советской власти

Противостояли на порожке.

А сегодня елка - это елка,

И ее нам, маленькую, жалко.

Веточка, колючая, как челка,

Лезет в глаз, - шалунья ты, нахалка!

Нет ли Бога, есть ли Он, - узнаем,

Умерев, у Гоголя, у Канта,

У любого встречного, - за краем.

Нас устроят оба варианта.      

              ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ЛЮБИЛИ ЧЕХОВА?

О нелюбви Ахматовой к Чехову рассказали многие мемуаристы, этой теме посвятил Лев Лосев статью (“Звезда” №7 2002), в которой справедливо заметил, что относилась она к Чехову даже не равнодушно, как, скажем, Гумилев или Мандельштам, “а с отрицательной агрессивностью”. Объяснений этому феномену (при том, что художественный метод Ахматовой роднит ее с Чеховым), Л.Лосев не находит: “неприязнь Ахматовой к Чехову, при их несомненном литературном сродстве, иррациональна, загадочна, и все гипотетические объяснения неудовлетворительны”. Остается разве что, согласно теории Харольда Блума, объяснить эту неприязнь “неврозом влияния”: “По Блуму, - говорит Лосев, - все великие поэты страдают “неврозом влияния”, и первейший симптом этого невроза – отталкивание от источника влияния, т.е от непосредственного предшественника”.

Такой довод представляется остроумным и почти убедительным, - но вот ведь Анненский был предшественником Ахматовой, оказал на нее очевидное влияние, однако никакого невроза в связи с этим обнаружить невозможно, скорей, наоборот, - Ахматова горда этим своим ученичеством.