И вот в то время, когда Рослова уже ушла из школы, случилась печальная история с одним… уважаемым товарищем из их класса.
Митя замолчал, не зная, сумеет ли рассказать, стоит ли пытаться рассказывать.
— Рассказывай.
— Да что рассказывать! Грустное дело. Был мальчик. У него отец погиб не на фронте, а хуже — где-то застрял в дальних краях и забыл дорогу домой. А мама его, знаешь ли, очень любвеобильная, стала часто выходить замуж. Да только мужья не удерживались в доме. Ну, этот уважаемый товарищ нагляделся всякого, почувствовал себя хуже сироты, да и повесился в школьной уборной. Мы его успели снять. Переполоху было! А через месяц прибегают с железнодорожной станции — уважаемый товарищ бродит возле маневрового паровоза. Значит, хочет повторить попытку? Ну, тут, чтобы успокоить нас, директор объявил, что это случайность. Мальчик просто гулял на станции, и его задержали. Рассказывать дальше?
— Пожалуйста, — тихо попросила Оля.
И Митя рассказал, как вернулся в школу угрюмый мальчик. Сел за свободную парту, один. Всю перемену глядел в окно. Ему было тринадцать лет, а некоторые учительницы, даже пожилые, поглядывали на него с опаской. Пробовали заговорить с ним, развлечь — куда там! Он всех пугал своей мрачной одержимостью. Что делать? В директорской и в райкоме комсомола тревога — в школе нездоровая обстановка. Вспомнили Рослову, вызвали с аэродрома: «Возвращайся в школу. Уж как там хочешь устраивайся, а возвращайся…» А она полюбила уже свою земную профессию в авиации, зачем ей возвращаться?..
— И оклад у вожатой триста пятьдесят рублей, — вставила Оля.
— Конечно! И муж смотрит кисло.
— Удивительно, как она пошла.
— Да потому, что настоящий человек! Вот и суди сама. Она приходит в школу как ни в чем не бывало. Не должен же уважаемый товарищ знать, что Рослова оставила аэродром из-за его персоны. Но он-то отлично понимает! Это была необъявленная война — кто осилит. Уважаемый товарищ, оставшись в живых, кое-что обдумал. Веточка ни разу не подчеркнула своего внимания к нему, тем более сочувствия, жалости или тревоги за него, а только день за днем в самых будничных делах подсказывала нам, что такое мужество без высоких слов, так просто — мужество. И тут многое уважаемому товарищу стало не нравиться в самом себе. Он отдал себе в этом отчет. Как-то само собой получилось, что он вдруг потянулся к Веточке, стал доверять ей свои мысли, планы… А он очень честолюбив. Однажды он повел ее к себе домой — показывать приемник. В это время она подружилась с нашим Абдулом Гамидом, потому что уважаемый товарищ обнаружил некоторую склонность к радиотехнике. Мы видели, какая Веточка была в те дни веселая. Что там за исповеди шли, никто не знает. И представь — он стал другой. Он остался с тем же характером, а что-то новое в нем завелось. Появился настоящий жизненный интерес… Я с ним дружил. Позже он мне сказал: «Мизантропию я кое-как изжил, но корни пессимизма еще остались».
— Он, наверно, похудел, вытянулся? — полушутя-полусерьезно спросила Оля, заглянув Мите в глаза.
— Как ты догадалась?
— Он влюбился в нее.
— Я тоже так думаю, — согласился Митя. — Только попробуй скажи ему об этом! Может быть, не так влюбился, как пишут в книжках. Но, понимаешь, разве с тобой не бывало, вот когда понравится человек, то он тебя и ведет, и ты становишься лучше?
Помолчали. Неровный звук пилы проходил через всю гамму, заканчивался уторопленным повизгиваньем, после которого следовала минутная тишина — это передвигают бревно.
— Хорошо работать вдвоем, — сказала Оля.
— Ты о пильщиках?
— Нет. Ты же понимаешь.
— Я думал об этом. В лесу, на лыжах.
— Если бы можно было что-то делать вместе… Не для себя, а вот как здесь: чтобы было интересно и была польза.
Митя поправил заиндевевшую прядку у Оли на лбу.
— Давай поедем в лагерь на все лето, — сказал он.
— Не выйдет. Меня, наверно, не пошлют на все лето. Не такая я активная. Эх, никогда мне не было так хорошо! Неужели это может повториться?
Митя не ответил. Все имело смысл: и звук пилы, и как он ее руки согревал дыханием, и как они обнаружили, что примерзают к «козлам». Митя захотел спрыгнуть и рассмеялся: его не сразу отпустила морозная корочка.
Долго еще он водил Олю по снегу, далеко за кухню, мимо пильщиков, которые как раз прервали работу. И на них лаяла, бросалась Кумушка — свирепая степная овчарка.
На следующее утро пионеры возвращались в город в трех розвальнях, добытых Митей в колхозе. Малыши пели песни, в каждых розвальнях — свою. Оле хотелось быть со всеми. Несколько раз она перебегала по пушистому снегу от саней к саням, и ребята, чуть не вываливаясь из саней, зачерпывали снег горстями, и снежки летели в нее со всех сторон. Так было куда веселее, чем в городских автобусах.
Такая же была отчаянно счастливая весна.
Им было хорошо вдвоем. Они встречались среди людей под говор и смех, в тесноте улиц, у подъездов кино, в трамваях, на стадионе. И в то же время эти встречи были их тайной: все совершалось в самой глубокой уединенности. Им было хорошо, и пусть им не мешают.