Избранное

То, что я сейчас пишу, — не роман и не повесть о любви. Я пытаюсь описать удивительное состояние души — моей собственной и других людей. Страниц написано немного, и все же я в затруднении. «Кое-что лучше обойти молчанием», — вполголоса говорю я себе, разглядывая фотографию молоденькой девушки с бусами на шее. Эту фотографию я получил в подарок примерно в то время, когда сочинил стихотворение в честь юбилея Торлейвюра с хутора Федль. Грустный и озабоченный, я остановился перед книжным магазином на Эйстюрстрайти, стараясь рассмотреть витрину сквозь полузамерзшее стекло, как вдруг услышал знакомый голос:

— Никогда ты вечерами дома не бываешь!

Я заливаюсь краской, как-то весь слабею и снимаю шляпу.

— Здравствуй, — выдавливаю я из себя.

Девушка смеется.

— Я ходила к родственнице, — сообщает она. — Пошла по твоей улице, а у тебя в окне света не было. Вчера я там тоже ходила со знакомыми девочками.

— Вчера я рано лег спать. Не спал накануне.

— А что ты делал?

— Да так, ерунда.

— Фу! Ты, конечно, развлекался в «Борге»[19]!

— Нет, я там за всю зиму ни разу не был.

— Врешь! Разве ты не любишь танцевать?

— Я не умею танцевать.

— Бабушке рассказывай!

— Ей-богу, — отвечаю я, стыдясь своего невежества и одновременно чувствуя укол в груди. — А ты часто ходишь в «Борг» на танцы?

— Часто? — переспрашивает она. — Нет. Меня никто не приглашает.

Я предпочитаю промолчать. Стою влюбленный на Эйстюрстрайти — бедный, безработный мечтатель — и даже не могу пригласить девушку в приличное кафе и угостить ее кофе с пирожным. Вечер ясный и морозный, прохожие смотрят на нас, особенно на меня, и кажется, они в курсе моего финансового положения, знают, что в моем похожем на гармошку кошельке со множеством отделений всего две монетки — две кроны. Надеяться мне не на что, и самое правильное было бы попрощаться и поскорее уйти. Я благодарю бога, что вовремя зашил прорехи на пальто.

— Что это ты такой официальный? — спрашивает она. — Все о книжках думаешь?

— Нет, — растерянно отвечаю я.

— Кстати, ты куда идешь?

— Да так, никуда. Домой возвращаюсь.

— Девять уже есть?

Я смотрю на часы.

— Без шести.

— Давай попробуем попасть в кино.

— Не сегодня, — пугаюсь я. — Завтра.

— А почему не сегодня?

Я не знаю, что сказать. Лепечу, что нет настроения, да и с головой что-то, наверное, следует очки выписать.

— Завтра мне надо сидеть дома, — отвечает она. — К маме завтра ее знакомые тетки придут.

— Ну а потом? Скажем, в субботу?

— Хорошо, — говорит девушка. — Наверное.

Она тем не менее не сдается, идет со мной по улице и расспрашивает о здоровье. Ей хочется знать, часто ли у меня бывают головные боли, что у меня со зрением, я ведь такой молодой. Ее внимание трогает меня, так хочется сказать ей правду, но решиться на это я не в силах и поэтому пытаюсь вести себя как мужчина. Ничего страшного, вообще-то я здоров как бык, а голова болит оттого, что я слишком много сижу без воздуха, мне уже получше.

— Все-таки сходи к глазнику, — говорит она. — А то совсем глаза загубишь чтением.

Мы идем от центра по улице Лайкьяргата, выходим к Озерцу; в спину нам дует ветер, холодный ветер пронизывает нас в этот январский вечер 1940 года. На фоне усыпанного звездами неба четко вырисовывается шпиль Свободной церкви, лунный свет сливается с заревом огней, ниже Млечного Пути всеми цветами радуги играют волны северного сияния.

Мне не по карману угостить девушку кофе с булочкой, зато я могу обратить ее внимание на бесконечность, на луну и звезды.

— Посмотри на северное сияние, — говорю я ей. — Какое это счастье, когда в военное время можешь любоваться северным сиянием.

— Как ты высокопарно говоришь, просто жуть, — отвечает она. — А коньки у тебя есть?

— Нет, а у тебя?

— Я отдала их в ту осень, когда конфирмовалась.

— Какой прекрасный вечер, — говорю я. — Ты видишь Скотниц[20]?

— Каких скотниц?

Я показываю на небо.

— А Плеяды?

— Да-а, — говорит она в ответ. — Я и не знала, какой ты молодец.

Я останавливаюсь и окидываю взглядом небосвод.

— Вон Северная звезда, точнее, Полярная…

— Холодно что-то, — перебивает она. — Ты куда идешь?

— Как скажешь.

— Пойдем обратно?

Бесконечность Вселенной, мириады искрящихся небесных тел, движущихся по своим таинственным орбитам, луна и полярное сияние — от всего этого безмолвного великолепия зимнего вечера мне мало проку. Как грустно, когда у тебя ни гроша — и ты не знаешь, что делать. Теперь холодный ветер дует нам в лицо, мы лишь изредка перебрасываемся словами. Наконец дома снова защищают нас от ветра. Я знаю, девушке надоело бродить по городу, сейчас она попрощается и пойдет домой. Но когда мы доходим до площади Лайкьярторг, она вдруг спрашивает:

— У тебя дома, наверное, уйма книг?

— Кое-что есть.

— Дашь мне какой-нибудь роман? Мне сейчас читать нечего.

— С радостью покажу тебе свои книжки, — отвечаю я, воспрянув духом. — Среди них есть и хорошие.

— Ужасно люблю почитать перед сном в постели, — говорит она. — Особенно если книжка занимательная.