Избранное

— Я тут вчера вечером беседовал о нынешнем положении и видах на будущее с депутатом альтинга, добрым моим другом и родственником Баурдюром Нильссоном из Акрара. Человек он всем известный. Так вот, по его мнению, положение сейчас хуже некуда. Он ратует за то, чтобы правительство отправило несколько тысяч рейкьявикцев в деревню, где бы они работали у фермеров за харчи и кое-какую одежонку — вместо того чтобы без дела толочься в городе да сосать деньги из городского фонда. Хоть мы с ним в политике и противники, по моему разумению, он верно рассуждает: всякому здравомыслящему человеку ясно, что бегство из деревни — сущее бедствие для народа, особенно в нынешние тревожные времена. Надо ломать наш жизненный уклад. Что станет с нами, если война затянется и из-за торпедных катеров и мин суда не будут выходить в море? Что станет с рыболовством? Как будем жить, когда прекратится ввоз продуктов, рыболовных снастей, нефти, угля и соли? Вся эта недовольная публика в Рейкьявике только рада будет отправиться в деревню и получить кусок хлеба! Так не лучше ли, не дожидаясь, пока начнется всеобщий кавардак, услать их из города?

Я ничего не ответил. Я знал, что мой десятник — неутомимый и недюжинный полемист, что он пописывал в газете Партии прогресса статейки о животноводстве, гражданском долге и защите родного края. Особенно активен он стал, когда, не дотянув до сорока, оставил свой хутор и поселился в столице.

— Лошадки не жрут ни керосина, ни бензина, коровки никогда не напорются на мину, а овечкам нашим нечего бояться немецких подводных лодок.

— Верно, — пролепетал я.

— Так вот, голубчик Палли, — сказал он, — заходи-ка весной. Не берусь обещать, но, если летом не прикроют все дорожное строительство, я снова возьму тебя в свою артель.

Что и говорить, оптимизма у меня поубавилось, но едва я распрощался с десятником, как меня, словно молния, осенила блестящая идея, и я воспрянул духом. Сколько есть примеров, когда бедные гимназисты зарабатывают на жизнь, давая уроки туповатым юнцам, которым состоятельные родители во что бы то ни стало хотят дать образование! И как это мне раньше не пришло в голову поместить в «Моргюнбладид» вот такое объявление:

            ДАЮ НАЧИНАЮЩИМ УРОКИ
английского и датского за невысокую плату.
       Паудль Йоунссон, Сваубнисгата, 19.
       Обращаться с 10 до 12 и с 13 до 19.

— Во всяком случае, попытаться стоит, — произнес я и быстро зашагал к дому Стейндоура Гвюдбрандссона. Он мне задолжал то ли полторы, то ли две сотни крон, я точно не помнил. В позапрошлом году мы с ним работали на строительстве дороги. Чем он занимался этим летом, я не знал, вытянуть это из него не удалось, но у меня сложилось впечатление, что дела его идут неплохо, ведь он единственный ребенок в семье, а отец у него почтенный служащий в кооперативе на севере страны. Небольшое объявление в «Моргюнбладид» едва ли стоит дорого, и, если Стейндоур вернет мне хотя бы половину долга, я пока не помру с голоду, независимо от того, даст оно результат или нет. Конечно, требовать у знакомого вернуть долг — штука малодостойная, но пятьдесят-то крон он сможет отдать без особых затруднений, или на худой конец хотя бы двадцать пять. Это будет уже кое-что.

Раунаргата, 70. С некоторым сомнением я осматриваю дом, он как две капли воды похож на соседние — 72 и 74. Пожалуй, искать Стейндоура надо во всех трех, кто знает, вдруг я спутал номер. Прошлой зимой я дважды провожал его сюда, на окраину, но оба раза он ждал в гости женщину и не приглашал меня в дом. Мы прощались на углу, у лавчонки.

После некоторых колебаний я поднялся по заснеженным каменным ступенькам и позвонил. Дверь открыла почтенная женщина необъятной толщины. Она устремила на меня ясный взгляд святой, я поспешно сдернул шапку и произнес:

— Добрый день. Студент Стейндоур Гвюдбрандссон здесь живет?

Тень набежала на лицо женщины, словно облако закрыло полную луну. Круглое лицо перестало излучать спокойную святость, ее сменило выражение печального недоверия и даже подозрительности.

— Нет, — ответила она, и в голосе ее прозвучали грустные ноты, — он здесь не живет.

Я извинился: мол, видимо, я ошибся номером.

— Ничуть, — возразила женщина, — он торчал здесь до осени, а первого октября съехал.

— Вот оно что, — огорченно сказал я, — и куда же?

— Этого мы не знаем, — ответила женщина и оглядела меня с ног до головы. — Вы кредитор?

Я растерялся.

— У меня к нему срочное дело, — сказал я, подумав.

— Вы его знаете?

— Немного, мы работали вместе на строительстве дороги.