Избранное

Все это время мадемуазель де Керро с беспокойством поглядывала на норвежца, а когда заговорили о римлянине, перерезавшем себе вены, она не смогла больше сдерживаться и наступила ему на ногу, после чего Асгард отодвинул стул, чтобы посмотреть, что происходит под столом. Чико, сидевший на плече своей хозяйки, пытался достать до волос госпожи Жандрон.

— Это ужасно, — вздохнула госпожа Брюло. — Как можно истекать кровью и не позвать никого на помощь. Это варварство. Нет уж, я бы предпочла револьвер, как бедный Бризар.

— Револьвер, хороший револьвер, конечно, самый быстрый и верный путь, — подтвердил господин Брюло с авторитетом ветерана 1870 года.

— Револьвер уродует, — заметила одна из венгерских дам. — Мне кажется, что я скорее решилась бы утопиться.

— А разве вода не уродует? — возразил Кольбер. — Луиза, положи мне еще кусок. Однажды я видел, как вытаскивали из Сены женщину, которая утопилась, ее очень раздуло от воды.

— Хватит, господин Кольбер, не рассказывайте, пожалуйста, за столом такие ужасы, — попросила госпожа Брюло. — От этого может стать дурно.

— Все это в равной степени ужасно, — резюмировала госпожа Дюмулен. — Вспомните о бесчисленных жертвах революции. Бедная Мария-Антуанетта, сколько ей пришлось выстрадать.

— Но она это вполне заслужила! — ринулся в бой господин Брюло. Так как его вклад в «Виллу» был довольно незначителен, он придерживался социалистических взглядов.

— Вы так считаете? — холодно парировала госпожа Дюмулен. — Пусть. Я же считаю позорной трусостью, что вы, мужчины, допустили это, не пошевелив пальцем для спасения своей королевы. И я торжественно заверяю вас, что с взглядами господина Брюло лучше не показываться в дипломатических кругах.

Сыр был съеден, и ужин закончился. Госпожа Дюмулен принялась за свое вышивание, венгерские дамы пошли подышать свежим воздухом. Кольбер, как всегда, удалился, а остальные постояльцы разбрелись по своим комнатам, кроме Грюневальда, заглянувшего на кухню, и госпожи Жандрон, которая пока осталась внизу, так как теперь предстояло найти место для нее или Бризара.

На кухне Грюневальд еще раз получил от Алины полную информацию о том, что произошло в этот знаменательный день.

— Но как же теперь быть с трупом? — спросила Луиза. — Не может же он находиться всю ночь в одной комнате с госпожой Жандрон.

— А почему не может? — сказала Алина. — Один совсем мертвый, а вторая наполовину, так что они не подерутся.

Луиза не могла этого слушать.

— Замолчи, Алина, — попросила она, бросая взгляд на дверь. — Как ты можешь говорить такое.

— Шутки тут неуместны, — поддержал ее Грюневальд. — Я ничего не имею против того, чтобы уступить свою комнату на ночь, — продолжал он. — Нехорошо оставлять покойника одного, надо бы посидеть около него, как вы считаете? По крайней мере, у нас это принято. Если кто-то из вас согласится часа два побыть возле усопшего, пока я буду в кафешантане, то потом приду и посижу я. Сегодня суббота, и завтра мне не надо идти на службу. Кто согласен?

— Я боюсь, — призналась Алина.

— А ты, Луиза? Тебя ведь это не должно пугать.

— Я не боюсь, — ответила Луиза. — И конечно, посижу. Господин Грюневальд прав. Нельзя оставлять покойника одного в эту ночь, хоть он нам и не родственник.

— Значит, договорились, — сказал Грюневальд. — Я сменю Луизу в два часа. И посижу до рассвета — тогда его уже можно будет оставить одного. А Алина пусть сварит кофе пораньше.

Для супругов Брюло предложение Грюневальда было выходом из положения, и бывший нотариус похлопал немца по плечу, одобрительно приговаривая: «Правильно решили, молодой человек». Сходили за норвежцем, и с его помощью Гюстава Бризара перенесли в комнату Грюневальда. Луиза раздела госпожу Жандрон, помогла ей лечь в постель и накрыла одеялом. Потом она села около покойника, взяв с собой перо и чернила, так как решила скоротать время за письмом сынишке.

На «Вилле» стало очень тихо; одна Луиза старалась не заснуть. Изредка они взглядывала на покойника, который напоминал ей мужа — у него тоже была борода, хотя и не такая длинная. Она вспомнила также свою деревню и подумала о том, как проведет наступающий день. После обеда она будет свободна и сможет уйти. Подумала она и о Грюневальде: как это хорошо, что он предложил посидеть возле покойника и уступил ему свою кровать.