Избранное

Собственно, может не только Опперман. Все они могут — и Саломон Ольсен, и консул Тарновиус, и вдова Шиббю, и Оливариус Тунстейн, и Маса Хансен, и, наконец, даже Понтус-часовщик. Все они строят, все они расширяются. Маленький домик сапожника Оливариуса у реки подняли домкратом и превратили и дворец, у него теперь и башня, и шпиль, и центральное отопление, и бомбоубежище, и мусоропровод, а его жена щеголяет в мехах и в крашеных волосах. А на холме, за широким рядом добротно построенных домов Саломона Ольсена, по ту сторону пруда, возвышается еще один дворец из стекла и бетона, построенный очень способным и очень популярным молодым архитектором Рафаэлем Хеймдалем. Сюда переедет Спэржен Ольсен с исландской красавицей. А вот и он сам! Промчался мимо в машине со своей черноокой кинозвездой. А там тащится, гремя, огромный крытый грузовик Оппермана, скрывающий в своем таинственном нутре шелковые пижамы и всякий другой драгоценный хлам. Он большой, величиной с обычный крестьянский дом, он заполняет улицу во всю ее ширину; хочешь сохранить жизнь — прижимайся животом к стене или, как дрессированная обезьяна, повисай на перилах лестницы, если таковая подвернется.

Скоро из-за машин в этом городе невозможно будет ходить по улице, пешеходы уже давно потеряли всякие права, их просто не терпят, даже тротуары фактически предоставлены машинам и мотоциклам. Теперь уже не встретишь малыша, который бы не вращал в руках крышку от кастрюльки и не бибикал, пробираясь с грозным видом между до смешного устаревшими человеческими конечностями.

Второе всевозрастающее несчастье — это собаки. Остановись на минуту в этом городе, прислушайся, и ты поймешь, что собачий лай заглушает шум уличного движения. Кажется, существует некая таинственная взаимосвязь между машинами и собаками. Каждую машину преследуют одна или две до бешенства возбужденные собаки, а за стеклами машины тоже виднеются меланхоличные собачьи морды. Огромная овчарка Тарновиуса всегда ездит на машине, ее двухкилограммовый алый язык едока бифштексов виден издали. Пьёлле Шиббю тоже завел породистую собаку для своей машины, зараза распространяется.

«Странно: собака — это невероятно грязное и подлое животное, пользуется наибольшей милостью человека. Почему? Потому что она умеет пресмыкаться и быть трогательной. Как и Оп-оп-оп!» — думает Оле, медленно, с горьким удовольствием пережевывая свою табачную жвачку.

Оле ежедневно видит душераздирающие картины — мотоциклист или просто велосипедист, тщетно пытаясь отогнать пса, желающего отгрызть ему ноги, врезается в уличный фонарь, в стоящую машину или в витрину магазина. Тут на сцене появляются два других персонажа драмы — полицейский, протягивающий несчастному приказ об аресте, и владелец собаки с поднятой палкой, или зонтиком, или топором, требующий возмещения за собаку, с которой ничего не случилось и которая спокойно мочится на ноги полицейского.

Оле-почтовик поправляет сумку на спине. Слава богу, чувство юмора у него сохранилось, это тоже что-то.

Он останавливается у дома вдовы Люндегор. Маленькая вывеска «Hôtel garni»[33] снята. Мюклебуст, Тюгесен и странный исландец больше здесь не живут, вдова, ранее такая хлопотливая и жизнерадостная, стала одинокой, задумчивой и почти прекрасной. Но ее гостеприимство осталось прежним, и маленькая цветная бутылка появляется на столе, когда Оле показывается в дверях и выплевывает свою жвачку.

По-прежнему никаких известий об Энгильберте Томсене. Может быть, он бежал из страны. Может быть, избрал путь смерти. Может быть, он был шпионом. Может быть, он был заколдован. Может быть, у него были не все дома, как это случается иногда с необыкновенно умными людьми. Все так запутано. Он исчез уже давно, и фру Люндегор начинает успокаиваться и примиряться со своей судьбой; в конце концов, судьба не такая уж страшная: у нее будет ребенок после шестилетнего бездетного замужества и почти двухлетнего вдовства. Материально она обеспечена, даже состоятельна.

— Опперман! — восклицает она, уставившись круглыми глазами в газету. — Роскошная вилла и пятьдесят тысяч крон. Да, но он может себе это позволить, — деловито прибавляет она. — У него есть деньги.

— Выпьем за это, — говорит Оле, — впрочем, я уже выпил.

Фру Люндегор смотрит на него искоса грустно-шаловливым взглядом, отрываясь от газеты, и наливает еще рюмку.

— А еще какие новости? — спрашивает она, просматривая газету. — Как пекарь? Лива?

— Лива чувствует себя хорошо, — рассказывает Оле, — она весела и довольна, но не в своем уме. Пастор Кьёдт навещает ее ежедневно и показывает ей картинки. Она просто с ума сходит по картинкам. А Симон-пекарь совсем сумасшедший, его приходится держать в смирительной рубашке.

— Господи боже! — Фру Люндегор опускает газету и смотрит куда-то в воздух. — А крендельная секта, что с ней?

— Она строго запрещена, Маркус и Бенедикт сидят за решеткой за попытку убийства. Так что с сектой покончено. — Оле задумчиво играет пустой рюмкой: — А капитан Гилгуд женится на Боргхильд Тарновиус…