Избранное

— Вы-то при чем? — спросил Фредерик и чуть не улыбнулся. Старик нередко говорил такие глупости, хотя вообще-то он был человек умный. Он всегда готов взять на себя ответственность и вину за что угодно.

— Ведь это я постарался, чтобы он ушел вместе с тобой в море, — сказал Верландсен, глядя прямо в глаза Фредерику. — Я просил за Ивара судью и Бергтора Эрнберга. А то делу был бы дан ход…

— Значит, такова господня воля, — сказал Фредерик, лишь бы что-то сказать.

Верландсен благодарно пожал ему руку:

— Да, Фредерик, пусть это будет нам утешением и надеждой. Иначе со всем этим невозможно смириться. Но я все же не могу не думать о том, что вел себя как старый дурак. И это не в первый раз. Частенько бывает, что против своей воли становишься причиной чьего-то горя. Хочешь человеку добра, а получается наоборот. Я не могу этого понять, Фредерик. Я уже так стар, что не надеюсь понять это когда-нибудь. Смещение ценностей… но у меня никогда не хватало ума понять это. Однако мне нужно на работу, Фредерик. Загляни ко мне как-нибудь!

Туман сгустился. Тучи комаров танцевали в воздухе. Маргаритки на тропинке, ведущей к хутору, еще не отцвели, а жнивье было светло-зеленого цвета, словно весной. В кухне уютно пахло кофе и дымом от горящего торфа. Магдалена встретила Фредерика. Они посмотрели друг на друга, она вздохнула и, взяв его руку в свои, слегка похлопала по ней.

Магдалена была одна дома с младшей дочкой, спавшей в колыбельке. Две другие девочки играли с Альфхильд на дворе. Элиас с Томеа и Ливой ушел в больницу.

Фредерик подошел к колыбельке и чуть-чуть отдернул одеяло, показалась маленькая, покрытая черным пушком головка. При виде этой головки он задумался. Вот лежит маленький человечек. Он вырастет и будет жить в страшном и горестном мире, который даже Верландсен понять не может.

— Иди поешь, Фредерик, — сказала Магдалена, — ты, наверное, очень голоден и пить хочешь, никто и не подумал накормить тебя. Да и спать тебе тоже, наверное, страшно хочется! А как рука? Не надо ли тебе помочь?

— Рука в порядке, — ответил Фредерик.

Он сел. Магдалена накрыла на стол.

— Ты прямо-таки засыпаешь, Фредерик, — сказала она. — Ты похож на пьяного. Поешь и ложись, сон тебя подкрепит!

Она тронула его руку. Он почувствовал ее дыхание.

— Я совсем не голоден, Магдалена, — сказал он. — Только хочу спать. Я лучше сразу же лягу, если можно.

Он сбросил промокшую куртку и лег на кровать в алькове, голова у него кружилась. Он ощутил руку Магдалены, она накрыла его одеялом и, лаская, погладила по голове. Он прижал ее руку к щеке. Она опустилась на колени перед кроватью, смотрела на него полными слез глазами, он поцеловал ее, и сразу же сонливость исчезла, только голова все еще кружилась.

— Что мы делаем, Магдалена? — сказал он, привлекая ее к себе в альков. Внезапно наступила темнота, она задернула занавес.

— Не надо было это делать, — задыхаясь, шептала она. — Это нехорошо. Не сердись, Фредерик! Я пойду… Они могут вернуться в любую минуту… Нет, Фредерик, пусти меня, милый.

Фредерик словно во сне слышал шум кипящего чайника, далекий смех детей, играющих во дворе.

Туман рассеялся, и снова редкий дождь сыпал с низкого неба. Томеа и Лива с отцом возвращались на хутор из морга. Женщины были в черном, и лица их наполовину скрывались под черными платками. Праздничная синяя шляпа Элиаса совсем не шла к усталому обрюзгшему лицу.

Ливе казалось, что прохожие оборачиваются и смотрят на них, что из всех окон выглядывают любопытные лица. Когда они проходили мимо дома Оппермана, ее окликнули из кухонного окна, горничная вышла на лестницу и поманила ее.

— Фру хочет поговорить с тобой, — сказала она.

Лива удивилась. Чего хочет от нее фру Опперман?

— Идите, — сказала она отцу и Томеа, — я приду позже.

Фру Опперман лежала на кровати в большом светлом мезонине. Она была очень худа. Лива, ожидавшая увидеть ее болезненно-бледной, удивилась: лицо и руки фру были покрыты темным загаром. Фру взяла руку Ливы и тепло пожала ее.

— Бедные вы, — сказала она. — Да, это очень тяжело, Лива. Надеюсь, тебе не очень некстати мое приглашение, мне так хотелось пожать тебе руку. Сядь на минутку в кресло, если у тебя есть время!

Фру Опперман бегло говорила по-датски. Ее выпуклые глаза смотрели холодно и равнодушно. Ливе стало неприятно от их взгляда. Она оглядела просторную комнату. Здесь все было как в больнице: фарфоровый умывальник, белые табуретки, в углу какой-то странный аппарат с электрическим контактом. Над изголовьем висело вращающееся зеркало. Из окна была видна контора Оппермана по другую сторону сада. Он сидел за письменным столом.

— Милочка, сними же на минутку платок! — приветливо сказала фру Опперман. — Я совсем не вижу твоего лица! Или тебе неприятно, что я тебя разглядываю? Тогда не надо…

Холодный взгляд птичьих глаз фру Опперман лишал Ливу уверенности, она опустила глаза.