Избранное

— Во всяком случае, самое существенное. Я пытаюсь обрисовать облик человека, который любой ценой желает утвердить в этом мире новое. Даже ценою собственной жизни. Понял дальнейший ход моей мысли? Облик человека, который иные ценности ставит выше собственной жизни. Свобода или смерть! Такой девиз годился бы для знамени любой революции. Любая революция без исключения как плату за достижение начертанной на ее знамени цели — если опасность угрожает самой цели — допускает смерть.

— Все так. Но что из этого следует?

— Противопоставление любой философии именно с позиций самой философии. Тот, кто готов умереть ради чего-то, верит в некую реальность, стоящую за его собственной жизнью. Стало быть, в вечность?! Мне хотелось бы обрисовать облик именно современника, верящего в вечность.

— Поскольку в старые времена…

— Были святые.

— Понимаю. Революционеров ты хотел бы возвести в ранг своего рода святых нашего времени.

— Никоим образом. Я ищу лишь сходства. И те и другие — люди таких моральных принципов, что даже свое собственное существование используют лишь как средство для достижения цели. И доказывают это, жертвуя собой.

— С радостью.

— Этого я не говорил. Просто они готовы на жертву. Они считали бы себя трусами, если бы поступали иначе.

— И из этого ты хочешь сделать вывод о вечности как реальном понятии? Коль скоро есть цель, обращенная к векам грядущим.

— И этого я не утверждаю. Я говорю только, что цель направлена на будущее. И эта целенаправленность ставит нас выше ограниченной жизни — ограниченной во времени жизни каждого отдельно взятого человека.

— Не каждый, кто отказывается от жизни, ставит перед собой высокие цели.

— Этого я не говорю. Самоубийцы ведь тоже не щадят своей жизни. Я говорю лишь о тех, кто способен пойти на смерть ради чего-то.

— Влюбленные, которые умирают ради друг друга.

— Влюбленные кончают с собой не ради, а из-за друг друга, оттого, что не могут жить один без другого.

— Есть и такие, что во гневе не помнят себя, кончают с собой по дурости.

— В их смерти тоже лишь отрицание. Я же ищу иные душевные мотивы, когда человек готов отдать жизнь во имя позитивных начал.

— Здесь нить Ариадны?

— Да. Меня интересуют лишь до конца продуманные самопожертвования.

— Титус Дугович[38].

— Именно. Он в порыве ярости увлек врага за собою в пропасть. Но ярость эта была обоснованной. Как я себе представляю, Дугович точно так же пожертвовал бы собою, следуя самому трезвому расчету. Или ты другого мнения?