Избранное

— Ты уже не молод. Они с тобой разделаются в два счета. Но я хочу, чтобы ты, отец, знал: куда вы — туда и я.

— Они и с тобой расправятся в два счета. У них оружие…

— Как же думаешь вести себя дальше? Чем все это кончится?

— Будь что будет. Аллах не оставляет бедняков своими милостями.

— Аллах в первый черед помогает тем, на чьей стороне сила.

Мой отец Эльван-чавуш поднял голову и устремил взгляд в небо. Солнце медленно скатывалось на закат, и облака окрасились кроваво-красным цветом.

— Не мне об этом судить, — ответил он. — Можно ли знать наверняка, кому поможет Аллах, на кого обратит свой взор.

— Если у людей одна в жизни цель, если они решили во что бы то ни стало добиться своего, разве не лучше им объединить силы? Почему ты отвергаешь мое предложение объединиться?

— Я не против, но только о каком объединении ты говоришь? Я да ты — вот и все наше объединение.

— Да, я да ты… И это не так уж мало.

— А ты подумал о том, сколько людей объединяют они? Даже наш земляк Теджир примкнул к ним.

Мне кажется, мы уже целую вечность стоим перед постоялым домом «Яйла-палас» и никак не сдвинемся с места. Стоим с отцом друг против друга, а промеж нас — кровавая речка вражды и недоверия. Но наши руки тянутся друг к другу, и я все крепче сжимаю в своих руках руку отца. Мы избегаем смотреть один другому в глаза. Когда я ищу его взгляда, он отворачивается, а когда он пытается заглянуть мне в глаза, я невольно отвожу взгляд. Не будь мы в этот миг так оторваны от родного дома, не окажись мы в городской круговерти, наверно, не было б так муторно на душе.

— Что же мне делать, отец?

— Решай сам.

— Уйти, оставив вас здесь одних? Или быть вместе с вами до последнего?

— Решай сам. — Он судорожно сглотнул слюну. — У тебя уже сын призывного возраста, ты зрелый человек, сам за себя в ответе, и не надо спрашивать у меня, как тебе поступить. Было время — ты много разных слов говорил, которые тебе умными казались, только был ли прок от них? Решишь остаться с нами — пожалуйста, вот наше временное жилище, постоялый дом. Решишь уехать — тоже пожалуйста, вот она, перед тобой, дорога. Где автобусная станция, ты прекрасно знаешь.

Слова отца рубили по мне, как сабля Кёроглу по врагам. И мне не оставалось ничего другого, как молча сносить боль, причиняемую его словами.

— Раз так, — молвил я наконец, — давайте войдем в постоялый дом. Там и поговорим.

— Заходи. Уже темнеть начинает.

— Вы хоть ели что-нибудь? Может, сходить принести еды?

Отец взглянул на меня и впервые улыбнулся.

— Нет. Мы с тобой пойдем в нашу комнату, а Яшар сбегает за едой. Где это видано, чтобы мужчина, у которого есть взрослый сын, сам ходил за хлебом? У Яшара ноги молодые, вот он и сбегает.

В тот вечер в хане мы ужинали хлебом и халвой. Еда застревала у меня комом в горле, и мне то и дело приходилось вставать и идти к водопроводному крану, чтобы запить ее водой. Только вода здесь противная на вкус, с каким-то дурным запашком. Если пить такую воду месяц-другой, глядишь, и околеть можно.

В «Яйла-паласе», где хозяином Мехмед-эфенди, много разных постояльцев. И у каждого своя беда, своя забота. Один отыскал клад и принес его в город ювелиру. А сейчас, который уж день, ждет-пождет денег от ювелира. Другой приехал узнать, когда наконец подойдет его очередь ехать на работу в Германию. Третий, бывший горняк, получил увечье в руднике и теперь вот пытается добиться от властей денежной компенсации за покалеченную ногу. Нет тут ни одного человека, который мог бы похвастаться удачливой судьбой, у которого было б легко на душе.

— Эх, Мехмед-эфенди, — сказал я, — какой тебе резон держать постоялый дом, в котором только одни горемыки да бедолаги приют находят?

Хозяин смерил меня таким взглядом, словно хотел сказать: «Ничего ты в жизни не смыслишь!», но улыбнулся и ответил:

— Разве все наше существование не есть борьба? В этом мире каждый живет за счет другого, Сейдо-эфенди. Вот и моя жизнь, и мой доход целиком и полностью зависят от тех самых постояльцев, которых ты называешь горемыками да бедолагами. — Сказал и хитро подмигнул мне.

Он по-своему прав, подумал я. Кто только не кормится за счет нас, бедняков, обделенных судьбой людей! В том самом мире, где, по словам Мехмеда-эфенди, каждый живет за счет другого, есть множество самой разнообразной еды. Нам, беднякам, достается лишь самая малость. От всех жизненных благ и радостей нам тоже достаются лишь самые крохи. А сколько в жизни прекрасных вещей, о существовании которых мы даже не догадываемся!