— Ты чего это? — вскинулся брат. — Ну-ка пусти. Я сам понесу.
— Дай понести куропатку, — просит Кадир.
— Не дам. Сам управлюсь. Ты лучше свое ружье неси.
Поведение брата пришлось по душе нашей матери.
— Ай да молодец сынок! Зря, видно, я его дурачком считаю.
Мы уже вышли из ворот, когда Кадир, увидев меня, всполошился:
— Зачем Али с нами идет? Мешать только будет.
— Нет, я тоже хочу с вами.
— И что ж ты собираешься делать в горах?
— Как и вы, охотиться буду.
— У тебя ж ружья нет.
— Зато у тебя есть. А у нас с Яшаром — куропатка.
Тут мама вмешалась в наш спор:
— Кадир, не мешай мальчикам. Они вместе хотят быть. Али поможет брату клетку нести.
Огорчился Кадир, но виду не показывает:
— Ладно, пускай идет. Разве я против?
Когда мы вышли за деревню, Кадир язвительно так говорит:
— Не доверяет мне ваша мамаша.
— Разве есть у нее основания не доверять тебе, дядюшка Кадир? — прикидываюсь я этаким простачком.
— Зачем же она тебя послала вместе с нами? Ох, не доверяет…
— Я сам захотел идти. Скучно дома одному.
Крепится Кадир из последних силенок, виду не подает, как расстроился.
— Ладно, пошли.
Утро выдалось отменное. Мы перешли вброд речку Хеледже. Наконец-то наши поля дождались вешних денечков. Миндальные деревья на склонах холмов оделись листвой. В дубняке распустились лесные фиалки. На дальних горных вершинах укоротились снеговые шубы. Чистое, ясное небо раскинулось над головой. Лишь кое-где у горизонта вскипали белой пеной облака. Я всякий раз, как забредаю в эти места, радуюсь без меры, а чему — сам не знаю. Яшар тоже веселый стал, даже Кадир и тот беспричинно развеселился, песню завел:
Жалостная песня у дяди Кадира. Слушаю я его, а сердце так и щемит.
— Дядя, — спрашивает братишка, — у тебя же на лбу вроде нет клейма.
— Тебе этого не понять, малыш.
— И ты часто плачешь?
— Мал ты еще, Яшар, чтоб понять.
Повернулся ко мне Яшар, а у самого глазища круглые, изумленные.
Кадир опять запел:
— Скажи, дядя Кадир, — не унимается братишка, — когда ты по ночам не спишь и плачешь, тетушка видит это?
— Глупый ты, Яшар! При чем тут моя жена?
— Ты что, совсем не хочешь со мной разговаривать?
— Хочу, но сейчас не мешай, я ведь песню пою.
Кадир новую песню завел, за ней другую. Так мы и шли — он поет, а мы с братишкой слушаем, иногда потихоньку меж собой переговариваемся, но ему не мешаем. И не заметили, как миновали водомоины и пришли наконец в Яныкчам — Погорелую Сосну, лучшее место для охоты на куропаток. А называлось это место так, потому что там среди дубов и можжевеловых кустов стояла одна-единственная сосна, да и ту подпалило в грозу. Куропаток там не счесть. Охотники со всей округи именно сюда стекаются. То и дело слышны ружейные залпы.
Мы стояли посреди широкой лужайки. Дядя указал на крепкий дубок чуть поодаль:
— Вот там и укроем куропатку.
— Зачем? — удивился Яшар.
— Как же иначе охотиться?
— Может, без моей куропатки обойдемся?
— Не-ет, так ничего у нас не выйдет, — засмеялся дядя.
Он снял с клетки платок и пристроил клетку меж ветвей дерева, да так искусно, что в двух шагах уже было не видать, есть там что или нет.
Он отвел нас шагов на десять-двенадцать, велел лечь на землю, притаиться, а сам взвел курок и замер в ожиданье.
— Тихо, вы! — шепотом скомандовал дядя. — Нишкни! Будете болтать — не видать нам куропаток как своих ушей.
Мы в ответ только головами замотали: понятно, мол, молчок — зубы на крючок. И тут Яшарова куропатка голос подала. Сначала потихоньку, потом все громче, уверенней. Голос у нее звонкий, сладкозвучный. Дядя аж обомлел.
— Ай да певунья! Только лучшие из лучших куропаток умеют так петь.
— Ти-ш-ш-ше, дядя! Сам же велел помалкивать.
— Молчу, молчу, джаным.
Не успели мы притихнуть, как издалека донеслась ответная песня:
«Губуррак, гак-гак! Губуррак, гак-гак…»
Все больше и больше голосов включалось в хор. Все ближе и ближе звучали они.
— Теперь-то я покажу вашему папаше, как надо охотиться, — буркнул дядя. — Куропаток здесь — завались. Увидите, сколько настреляю.
— Добычу пополам! — напомнил я.
— Само собой, пополам, — согласился дядя.
— И мне дашь ружье, хоть разок пальнуть, — сказал брат.
Вместо ответа дядя пихнул братишку локтем в бок:
— Глянь, глянь, сколько их!
— Тихо! Сам не велел разговаривать.