Избранное

Далеко-далеко внизу грохочет и пенится река. Мы буквально карабкаемся, цепляясь за малейшие выступы камней, за корни и ветки деревьев. И все-таки здесь хорошо!

Нагретый солнцем воздух зыблется прозрачными волнами. Над нами ясное голубое небо. Синеватая хвоя пихт четко выделяется среди серо-серебристых буков, ильмов и грабов. Лиственные деревья все еще обнажены, но почки совсем налились и готовы развернуться. Лещина уже покрыта мелкими клейкими листками.

Здешние леса ранней весной лишены ярких красок и ароматов. Сейчас основной тон широколиственного леса — серовато-серебряный, очень нежный, словно акварельный. Опавшая осенью листва, устилающая сплошным ковром землю под деревьями, за зиму потеряла краски.

Весеннее солнце, дожди и ветры быстро заканчивают работу зимы, вымывают из мертвых листьев и уносят вместе с испарениями последние остатки багряно-золотой осенней расцветки.

Свежей, неувядающей зеленью одеты пихты, сосны, тисы, рододендроны, лавровишня и падуб. Особенно весела светло-зеленая хвоя тисов, кора на их высоких гладких стволах шелушится и отстает тонкими чешуйками, как у австралийских эвкалиптов.

Стволы деревьев и земля — в разноцветных пятнах мхов и лишайников. Некоторые лишайники похожи на пестрые куски сброшенной змеиной шкуры. В сырых, затененных местах, в корнях буков и пихт, трещинах гнилых пней раскинули белесые сетки слизистые грибы: на зиму они заползали, подобно червям, глубоко в почву. Изумрудные иглы молодой травы то здесь, то там проткнули покров сухой листвы.

Стремительно, на глазах, растут папоротники. Вчера из земли чуть выглядывал покрытый нежной шелковистой кожицей бледнозеленый кулачок: скрученные спиралью листья папоротника. Сегодня молодые, еще не окрепшие, как дети, папоротники уже подняли в воздух полуразвернувшиеся султаны.

Только ранней весной видишь, как обширны подснежные и надснежные зимние пастбища копытных животных. На выгревах по горам разбросаны большие поляны перезимовавшей овсяницы. На низких местах южных склонов, в ложбинах ручьев зеленеют шпаговидные листья высоких осок. Вечнозеленые плющ и омела обвивают стволы и ветви деревьев. Ожинники вперемежку с плющом заплели своими колючими тенетами огромные участки на гривах хребтов.

В вершинах деревьев и кустах, не умолкая, поют птицы. Вот, словно звон стеклянного бубенчика, раздается нежное призывное «зю-р-р-р, зю-р-р-р», а вот тонко-тонко дребезжит порванная струна.

Звериная тропа, по которой мы идем, пролегла вдоль самого гребня, в рододендронах и азалии. Она так широка и так выбита тысячами копыт, что кажется проезжей дорогой. Стволы старых пихт по сторонам ее лишены коры на уровне роста кабана. Обнаженные места отполированы до блеска, и на задоринах и в сгустках смолы торчат пучки бурой и черно-седой щетины. Здесь проходили и проходят поколенья диких свиней: это их главная улица.

Под пихтами чернеют бесчисленные покопы и лежки кабанов. Тут же на сырой податливой земле видны свежие следы медведицы с медвежонком. Звери рылись под корнями дерева, разламывали пни, переворачивали карчи и камни. Медведи только что ушли. Об этом говорит вода, еще сочащаяся в глубоко вдавленные отпечатки медвежьих лап. Медвежонок был сильно испуган: поворачиваясь, он поскользнулся и всем боком проехался по грязи. Он спотыкался и падал еще несколько раз, спеша за матерью. След медвежонка, очень маленький и смешной, похож на оттиск детской ноги с поджатыми пальцами.

В вечерних сумерках мы спустились к реке. Нужно переправляться на другой берег Малчепы: там мы должны побывать у дранщиков. С одного берега на другой переброшено дерево с раскинутыми во все стороны ветвями. Это «кладка», по которой нам надо перебираться. Внизу бурлит и грызет камни полая вода. Я почувствовал себя не очень важно: у меня нет практики канатного плясуна и ботинки мои с твердой подошвой совсем не приспособлены для хождения по скользкому круглому стволу. По делать нечего. Я передал спутникам рюкзак и, держась за ветки, кое-как одолел этот «Чертов мост».

Старый шалаш дранщиков оказался пустым и малопригодным для ночевки.

Нам нужно снова переходить на левый берег. Вторая кладка меня окончательно ошеломила. Малчепа в этом месте значительно шире, берега отвеснее, река ревела и грохотала, высоко швыряла пену и брызги. Поваленная пихта лежала над водой очень неустойчиво, едва касаясь противоположного берега макушкой. Вдобавок, все ветки вдоль ствола были тщательно обрублены. Я наотрез отказался подвергать свои нервы новому испытанию и предложил заночевать в шалаше дранщиков, тем более, что стало темнеть. Долго убеждали меня наблюдатели. Наконец я махнул в отчаянии рукой и согласился, но с одним условием: я на этот раз не перейду, а «перееду» по кладке. Пастухов оседлал кладку, я сел вплотную за ним и, опираясь ладонями о мокрый ствол дерева и упорно глядя в спину Пастухова, отправился в сомнительное путешествие. Все обошлось благополучно, только на самой середине я чуть не упал в воду, неожиданно зацепившись ногой за незамеченный в темноте сук.