Избранное

Я сердился, кричал и, кажется, стучал кулаком по столу, яростным ожесточением только подтверждая свою неправоту.

— И вообще, кто это сказал такую глупость, что я против кита? — несколько утихомирившись, спросил я.

— Мне очень неприятно об этом говорить, да и сплетником не хочется прослыть. Все это, поверьте, было сказано из лучших побуждений, без желания вас обвинить. Просто-напросто сегодня в канцелярии заговорили о ките, и все решили, что наше учреждение одним из первых должно попасть на выставку — лучше завтра же, к вечеру. Кто-то высказал мысль, что вас тоже следует известить о предстоящей экскурсии и включить в организационный комитет, но барышня Цана заявила, что не далее как сегодня утром вы проявляли полное отсутствие интереса к киту и, уж конечно, с того времени его не приобрели, а все потому… «А все потому, — сказала барышня Цана, — что коллега Раде — ненавистник китов!» Кто-то возразил, что это, возможно, ошибочное впечатление, не следует, мол, делать столь поспешные и категорические выводы и если как следует с товарищем поговорить, то окажется, что это не совсем точно.

— И это были вы, дядя Милош! — воскликнул я, потрясенный, на что старик еще ниже опустил голову, тем самым окончательно убедив меня, что именно он встал на мою защиту. Бедняга, думал я с благодарностью и сожалением. Больше тридцати лет прослужил он в чиновниках, и нельзя его осуждать за то, что всю жизнь он чего-то боялся и от чего-то зависел, даже от кита. Как это мужественно и благородно с его стороны!

— Спасибо вам, — сказал я, ощущая потребность успокоить старика и быть с ним искренним, хотя и не знал, что сказать ему. Я еще не разобрался в собственном отношении к этому киту. (Какая ерунда! Докатиться до того, чтобы выяснять свое к нему отношение!) Я не знал, ненавижу ли я его или просто к нему равнодушен. А может быть, он вызывает во мне глубочайший интерес, но, поскольку все только о нем и говорят, поскольку он стал модным кумиром и предметом всеобщего поклонения, я не желаю этого признать. Мне предстояло все это хорошенько обдумать и прийти к каким-то выводам. Старику же на всякий случай я сказал: — Но вот скажите мне, ради бога, что такое этот кит, чтобы его непременно надо было любить или ненавидеть? Мертвечина! Дохлая рыбина! И что с того, если я его, положим, ненавижу? В этом есть что-то предосудительное? И почему надо обязательно увлекаться китом, а не футболом или, скажем, легкой атлетикой? Почему все должны непременно следовать моде и, если кому-то случится потерять голову, всем отказаться от шляп? Наш бухгалтер, например, собирает марки, вы, насколько мне известно, разводите голубей, а что, если я киту предпочитаю пиво? Кому это мешает?

Старик, не дослушав, поднялся, испуганно озираясь. Его слух не мог всего этого выдержать.

— Все это так, — говорил он, отступая к двери, — но только дело в том, что сейчас все увлечены китом, а против мира идти не следует. Надо быть заодно с людьми, со всеми вместе! — Он остановился на пороге и с грустью добавил: — И наконец, век живи — век учись! Уж поверьте мне, старику.

На том он исчерпал свои доводы, кита он предпочел не касаться вовсе. Было два часа: пора идти обедать.

И пока я шел боковыми улочками к столовой и сидел в голодном ожидании в глубине темного зала за столиком на четыре персоны с грязной и помятой скатертью, а потом поглощал пустую похлебку и остывшую тушеную капусту, кроша в пальцах черствый хлеб, я неотступно думал о моем разговоре с дядей Милошем Бубалом, все больше хмурился и мрачнел. Я пробовал было с детской беспечностью внушить себе, что меня не интересует мнение других, что мне безразлично, как относятся ко мне мои сослуживцы, квартирная хозяйка и вообще весь этот пресловутый «весь мир». Какое мне до них дело, какое мне дело до всех этих людей! Пусть ненавидят меня! Зато у меня есть… Но я никак не мог припомнить, что же у меня такое есть взамен. Что я могу противопоставить товариществу, дружбе? Чем и ради чего могу я прожить один, без всех, и что у меня есть такое, чему люди могли бы позавидовать? В чем причина всего того, что со мной происходит? Расхождения с товарищами, с которыми до сих пор мы отлично ладили и уживались. Ссоры с квартирной хозяйкой, которую, по чести говоря, мне не в чем было упрекнуть. Проклятый кит! Это он один во всем виновен! Но что он мне такого сделал, что я так ополчился на него, так люто его возненавидел?