Избранное

Так что по красоте тела мы здорово в стороне.

У нас вот это… образование… потом… литература… потом… наука…

А нам неожиданно замерили талию и таз.

А перхоть, а прокладки, а «бленд-а-мед» – все, чтобы выглядеть, и ничего, чтобы соображать.

И в фильмах подробно – как проломить голову, и ничего – чем бы ее наполнить.

Как-то уж сильно больно мы не нужны.

Приходи, смотри, купи, звони.

От этой жизни в виде водорослей мы тупеем со скоростью сто человек за передачу.

И тихо смотрим на буйство красок вокруг.

Может, сейчас не наше время?

А когда оно было нашим?

Прежде – Советская власть.

Ныне – Рекламная власть.

Все тебе говорят, что делать, что носить, куда ходить.

Ну хорошо, с их помощью мы от перхоти избавились и кончики волос у нас мягкие.

Как-то не хотелось бы считать это смыслом жизни.

Добиться нашей сельской труженице размеров 90ґ60ґ90 при ватнике и сапогах?!.

И это все для кого?

Для мужа нашего?

Да у него самого 30 на 20 на 28, имея в виду глубину мысли и широту души.

Так что когда еще нам светит быть принятыми в европейских домах. Даже без перхоти и с душистым дыханием.

В общем, жить мы среди мюзиклов и «дьюти фри» живем, но как-то потерянно.

Всё ищем, ищем свое место и не можем никак отыскать.

Здорово все-таки нас приучили не думать о себе.

То время кончилось.

Язык кино и Чикаго стал переводим.

Мы уже знаем, что такое убивающий гангстер и преуспевающий адвокат.

Мы еще не знаем, что такое завод Форда и Катерпиллера, но хорошо знаем, что такое доллар, и ищем, ищем общее, и находим понемногу, входя в этот мир с недоверием и удивлением. И судорожно, как деревенский мальчик, держим свой фанерный чемоданчик, где среди самого необходимого – две-три книги Булгакова, два куска мыла, одна зубная щетка, две песни Окуджавы, три песни Высоцкого и три картины Эльдара Рязанова.

И, может быть, несколько строк автора этих строк.

Целую, жду, пишу, запоминаю.

Терпим, видим, понимаем

Жизнь наша обустроена опытным путем.

Этот умен и талантлив.

Мы терпим. Терпим.

Этот красив и капризен.

Терпим.

Эта глупа и прекрасна.

Терпим, терпим. Она – окружающая среда.

Этот суетливый, всем преданный, но стойкий, небольшой и оловянный.

Дружим. Любим. Терпим.

Этот не может выразить полмысли.

Нету. Не мыслит он. Вообще.

Терпим, видим, понимаем.

Этому кто-то сказал, что он поэт.

Влезает со стихами среди еды.

Терпим, терпим. Вдруг поймет.

Этот приволок петарды, стреляет фейерверком, самоутверждается путем огня.

Терпим, дергаемся, понимаем.

Эта одна, но беременна всегда.

Любой анализ показывает беременность.

Не говорит, от кого, и не рожает…

Терпим, видим, понимаем.

Этот просто подошел к чужой жене: «Какие у вас прекрасные волосы, хорошо бы их посмотреть ночью».

Ну что ж. Терпим, слышим, понимаем.

Этот в сорок пять лет пишет: «Мама, забери меня отсюда…»

Как он туда попал?

Как старуха его заберет?

Терпим, дружим, продолжаем.

Тот в военные пошел.

Требует жертв, просит нас гордиться армией, плачет: «Как воевать на такой зарплате?»

Ну не воюй, мерзавец! Не хочет, надо ему…

Терпим, дружим, продолжаем.

Тот в трусах с двумя бабами ходит в киоск за пивом. В амбразуру жалуется: «Я, что ли, не даю на расходы?.. А, Дуся? Ну ты же меня знаешь».

Все его знают, слышат, видят, бьют, гонят, кормят, одевают.

Две тетки его домой зовут…

На какие он дает расходы?

Он весь – одни убытки.

Но терпим…

И он из людей.

А этого спросишь: «Воду дали?» – отвечает так подробно, что можно повеситься. Лишние слова ведрами выносим.

Выносим, дружим, выливаем.

А этот заорал вдруг: «Чужих терпеть не будем! Из своих терпеть будем только хороших. Только очень хороших».

Хотя очень хорошие не могут бороться с плохими.

С плохими борются тоже плохими.

Так что и плохих надо терпеть для борьбы с ужасными.

Терпим, зубы искрошили, ногти изгрызли, воем по ночам…

Терпим.

Чтоб жизнь на земле не кончалась.

Два яблока

В Одессе отец зажал сына в углу.

– У тебя два яблока. Я одно выбросил. Сколько у тебя осталось?

Тихое скуление.

– У тебя было два яблока. Я одно порезал на куски. Сколько у тебя осталось?

Скулеж, тычки, прижатие к стене.

– У тебя было два яблока. Я одно сожрал. Я! Я сожрал. Сколько у тебя осталось?!

Плач, рев, удары.

– Ты держал в своих грязных руках два немытых яблока. Я вырвал у тебя одно и сожрал. Сколько у тебя осталось?

– Папа! Не надо!

– Нет надо! У тебя было два яблока. Я у тебя вырвал и растоптал одно. Одно из двух я растоптал ногами. Сколько у тебя осталось?!

Дрожание, вой, визг мамы.

– Оставь ребенка.

– Он идиот! Я меняю условие. У тебя было два яблока. Одно сожрал ты! Ты сам сожрал одно! Сколько яблок, идиот, у тебя осталось, болван?

– А-а-а!.. Не бей, папа!..

– Никакого зоопарка. Никаких гостей. У тебя никогда не будет дня рождения. Весь праздник я проведу с этим идиотом… У тебя было два яблока. Зина, у нас есть яблоки?.. А что?.. Давай морковки… У тебя было две морковки, сукин ты сын. Я отнял… Дай! Дай! Идиот! Это арифметика. Я отнял у тебя одну и сожрал… Вот… Хря-хря… На, смотри…

– Гриша, она немытая!

– Ничего. Пусть он видит. Я сожрал с землей одну морковку. Сколько у тебя осталось?

– Яблок?

– Морковок!..

(Всхлипывание.)