Избранное

— Ну нет, она вам понравилась, и вы ее полюбили; вы сами мне это говорили.

— Конечно, я ее полюбила.

— Ну, тогда все прекрасно.

— Ничего не прекрасно… Мелитта ничем не лучше меня, а если она переедет в Охотничий домик, то я стану ее служанкой… я не позволю, чтобы она мною командовала!

— Бог мой, бедная маленькая Мелитта — и командовать!

— Пусть и не пытается, а не то она за это поплатится!

А. почти был испуган ее взбешенным видом.

— Не злитесь же так на нее, она вам ничего не сделала.

— Я не стерплю, если меня сделают ее служанкой… ей придется плохо, и мне будет жаль этого, ведь она мне нравится…

— Церлинхен, это уж слишком… Вы что, сами не понимаете?

Но она упрямо повторяла:

— Нечего ей делать в Охотничьем домике!

— Ну а что будет, Церлина, если я просто отменю покупку? И наша барышня обрадуется, и вы будете уверены, что Мелитта туда никогда не придет.

Церлина просто затряслась от ярости.

— Выходит, вас все-таки Хильдегард опутала? Ха! Осмельтесь! Осмельтесь только сказать это госпоже баронессе!

— Это всего лишь предположение, Церлина.

Та несколько успокоилась:

— Госпожа баронесса так радуется этому. Рождество мы будем праздновать там… вместе с вами, господин А.

— А где прикажете праздновать рождество Мелитте?

Она равнодушно пожала плечами.

— Только не там.

Это было уже слишком для А.

— Может случиться, что я приглашу вас на свою свадьбу — это будет рождественский сюрприз.

Церлина резко обернулась.

— Вы это серьезно?

— Почему бы и нет? Я тоже не позволю собой командовать, как и вы.

Церлина ответила ему ледяным взглядом.

— Смотри-ка, Хильдегард, выходит, права… Ну ладно.

— Я ухожу, — сказал А., — с меня довольно.

— А ваш кофе? Вы уходите без завтрака?

— Разумеется, без завтрака.

Злорадная улыбка скользнула по ее лицу, и она снова принялась возиться у плиты.

Он скоро забыл свое раздражение, забыл тем скорее, что и без того ставший коротким день предстояло употребить для разнообразных дел. Он заявил в ратуше, что использует свое право преимущественной покупки Охотничьего домика, перечислил по счету деньги, и тут ему пришло в голову, что это, в связи с упорными слухами о стабилизации валюты, было мудрым шагом, которому не смогли помешать никакие бабьи разговоры; затем он зашел в свою контору, где переписал начисто проект дарственной, и наконец отправился к своему поверенному — с одной стороны, чтобы с ним вместе найти наивыгоднейшую форму для подарка, по возможности свободную от налогов и пошлин, с другой стороны, чтобы обеспечить финансовое будущее Мелитты, которой он единовременно ассигновал большую сумму в иностранной валюте, чтобы сделать вклад совершенно неуязвимым; деньги будут принадлежать ей и в том случае, если они не поженятся. Снова оказавшись на улице, он был очень доволен самим собой: он позаботился обо всех наилучшим образом, и, если бы он сейчас незаметно исчез из города, это был бы благопристойный, даже благородный отъезд. И что ему еще здесь делать? Покупки недвижимости были сделаны из-за затруднительного положения, чтобы узаконить его пребывание тут, и если начнется стабилизация валюты, с этим будет покончено. А Мелитта? Если в своей спальне он тосковал по ней, то здесь, на этой деловой улице, он думал почти с неудовольствием об их завтрашней встрече на замковой площади наверху. Узнает ли он Мелитту в городском платье? И не будут ли они беспомощно стоять друг против друга, как дети двух разных, ничем не связанных миров? А потом? Как любовники в ресторан, как любовники — в кино? И наконец, поскольку он ни при каких обстоятельствах не хотел больше приводить ее к себе домой, наконец — в гостиницу? Единственно достойным решением было бы уехать с ней вместе, но это было невозможно из-за мифического дедушки; то была любовь без достоинства, и это его удручало. Но, размышляя об этом, он заметил, что приближается к ресторану, лучшему в городе, куда он собирался завтра повести Мелитту. Ему пришла в голову идея генеральной репетиции. И действительно, получилась такая воистину радостная генеральная репетиция из пяти перемен, что он совсем позабыл Мелитту, и когда он после кофе и коньяка пошел в кино, то решил, что увиденная любовная история, собственно, намного прекрасней той, что пережита им самим. В конце фильма мать благословляла новую невестку, против которой боролась целых два часа, — благословение матери, да, в этом все дело.

Таким образом, вечернее или, правильнее, ночное возвращение домой было для А. веселее, чем его утренний выход. От деревьев сквера веяло осенью, томление сплеталось с жесткостью, мягкость с желанием, раскованность с суровостью, невесомость с тяжестью, и все это было хорошо. Только то, что в окнах наверху горел свет, ему не понравилось; кто бы там ни был — вероятно, Хильдегард, — он со вчерашнего вечера слишком много пережил объяснений, он больше в них не нуждался и приобрел право тотчас отправиться в постель и спокойно спать.

Но увы! Как только он открыл дверь, на пороге гостиной появилась Хильдегард.