Избранное

«Как вспомню того мальчика, которого мы несли с Удето, — блондинчик в разорванном рединготе, весь распухший, из угла рта у него что-то сочилось, а нос забавный, короткий, широкий, лицо тоже широкое, как у того рекрута. Только, пожалуй, чуточку ниже ростом. Одна подробность тогдашней сделки: сколько и кому платить, если он умрет. На этот пункт соглашения я пытался указать отцу… Он меня оборвал: „Да оставь, уже сговорились“. Он обязался выделить ему участок из наших владений в Мортене. Однако, когда год спустя мы узнали, что этот человек действительно умер, как тот в саду Тюильри… пусть он умер от болезни на лазаретной койке где-нибудь в завоеванных областях, скажем в Рёре, пусть не от ядра, не от пули и не при падении с лошади… а все-таки… В конце концов, если я не желал быть солдатом Наполеона, чего ради я сунулся в мушкетеры Людовика XVIII? И куда нас теперь пошлют? Говорят, на высоты Мелэна, чтобы преградить путь Бонапарту. Не хотел воевать в чужих странах, воюй теперь в своей собственной. И почему это обязательно мы будем защищаться более стойко, чем те, что обороняли Гренобль, Лион, Санс? А вдруг войска герцога Беррийского перейдут на сторону Узурпатора! Нас будет там три-четыре тысячи офицеров, в сущности всё мальчишки, легкая кавалерия, гренадеры, кирасиры и мы, черные и серые мушкетеры, с мушкетонами наперевес, ну а еще кто? Предположим даже, мы удержим Мелэнские высоты, что помешает им обойти нас справа или слева? При содействии населения… И ведь из меня выйдет такой же мертвец, как из любого другого, и тоже потечет розовая слюна вот отсюда…» Теодор провел сверху вниз большим пальцем правой руки по подбородку. «Кто же в конце концов получил те деньги, когда наш рекрут в Везеле отдал богу душу? Скорее всего, ресторатор… удивляюсь, как он тогда не оттянул ему губу, чтобы показать нам его нижние резцы. А какой вид был у генерала Лагори там, под деревом, когда в него всадили двенадцать пуль? Только что сейчас Ло де Лористон… сам-то он об этом не думал, а я вот глядел на него… ведь это было на том самом месте. На том самом месте».

Проезжая улицей Нев-де-Пти-Шан, Теодор чуть было не свернул налево, благо улица Антэн находилась в двух шагах, — а что, если заглянуть к Жозефу, переброситься с ним словечком? Жозефом он звал своего лучшего друга, Пьера Дедрё-Дорси… нельзя же покинуть Париж, не попрощавшись с Жозефом. Но Трик, не дожидаясь решения хозяина, уже повернул на улицу Гайон — знает, где его ждет овес. Ничего не поделаешь! Впрочем, тогда пришлось бы задержаться и на улице Людовика Великого, чтобы повидаться с Жамаром… так и конца не будет!

Удивительное дело, но погода начала по-настоящему разгуливаться. Хотя над Парижем все еще клубились черные тучи — их пригнал с востока ветер, — будто мало нам грозных туч, идущих с юга. Какой-то водонос остановился у фонтана Гайон, утер потный лоб, точно в самый разгар жаркого лета. Кожаный картуз, грязный фартук; полные ведра с коромыслом поставил перед собой. Он молча глядел на гарцевавшего мушкетера ничего не выражающим взглядом. Берлина, запряженная четверкой лошадей, неожиданно выкатила из ворот особняка на улице Нев-Сент-Огюстен — к крыше были приторочены какие-то пожитки, баулы, тюфяки; экипаж круто свернул на перекрестке, и водоносу пришлось посторониться. Видя, что и карета и мушкетер держат путь на запад, мчатся навстречу буре, водонос ухмыльнулся и крикнул им вслед:

— Не туда едете! Кобленц-то, он в другой стороне!

* * *

Дом номер восемь по улице Мишодьер, построенный в минувшем веке на месте бывшей гостиницы «У двух мостов», был разделен на отдельные квартиры, и до 1813 года господин Жерико снимал здесь весь бельэтаж — квартиру в глубине двора и оба крыла, где жил некогда господин д’Арменонвиль. Хотя бельэтаж, где скончалась в 1801 году супруга господина Жерико, его Луиза, был достаточно просторен, отцу Теодора он казался одинокой холостяцкой квартирой. Объяснялось это тем, что большую часть времени господин Жерико прожил здесь один, без сына, отданного в пансион. А с тех пор, как домой вернулся Теодор, совсем, по-видимому, помешавшийся на живописи, две комнаты пришлось отвести для его занятий; да еще когда этому желторотому юнцу припала охота писать свои махины, он взял и нанял себе помещение на бульваре Монмартр — комнату за лавкой… было это как раз в то время, когда генералов Мале и Лагори расстреляли у стены Гренельской казармы. Между прочим, Лагори в возрасте Теодора тоже служил в мушкетерах… А кстати, в их доме на улице Мишодьер почти все комнаты были парадные.