Избранное

Натали была очень худа, но бюстом своим могла гордиться: грудь у нее была небольшая, округлая, упругая и высокая; поэтому Натали почти всегда носила, как и в тот вечер, широкую юбку со сборками и очень облегающую вязаную кофточку из тонкой шерсти; шея у нее была длинная и гибкая, голова маленькая, с целой шапкой курчавых, коротко подстриженных волос, как будто взлохмаченных порывом ветра; на худом лице резко выделялся горбатый нос и ярко намазанные губы, казавшиеся толще от подрисовки губной помадой. Когда она пила, ее узкие карие глаза темнели, казались черными и блестели, как два осколка антрацита; тогда она сверлила своих собеседников пристальным взглядом, и выражение ее глаз ясно говорило: «Не верю ни одному слову, лучше уж выкладывайте карты на стол».

Натали ужасно не понравилась Нобле, он принял ее за потаскушку из-за обтягивающей грудь кофточки и кроваво-красных губ. «Намазалась, как в кино», — подумал он. Но когда Филипп Летурно, представляя ему своих спутниц, назвал одну «мадемуазель Эмполи», а другую — «мадемуазель Прива-Любас», он сразу насторожился. Ему было хорошо известно, что Эмполи и Прива-Любасы — члены правления АПТО, но, какую роль они играют в руководстве фабрикой, он не знал. С тех пор как предприятие Франсуа Летурно было поглощено акционерным обществом, Нобле не знал хорошенько, кто же его хозяева. Когда он приезжал в Лион в правление АПТО за указаниями, его всегда принимал главный директор господин Нортмер — такой же служащий, как и он сам.

— Нет ли у вас тут какой-нибудь танцульки? — приставала к нему Натали.

— Да, да, — подхватил Филипп, — какого-нибудь кабачка, где можно потанцевать и выпить стаканчик под музыку?

— Представьте, такая незадача — нынче вечером в Клюзо потанцевать можно только на балу, который ежегодно устраивают здешние коммунисты.

— Туда пускают только коммунистов? — спросил Летурно.

— Да нет, — ответил Нобле. — Танцевать придет все та же молодежь, которая пляшет каждое воскресенье в том же самом зале на балах местных обществ: «Товарищество бывших альпийских стрелков», «Игроки в кегли», «Пожарная дружина», «Взаимопомощь садоводов».

— Взаимопомощь садоводов? Вот забавно! — воскликнула Бернарда Прива-Любас.

— Идемте к коммунистам, — решила Натали.

Нобле повернулся к Филиппу:

— Пожалуй, для вас это не совсем подходящее место…

Филиппа очень удивило неожиданное возражение Почтительного. Он сухо заметил:

— Может быть, мне представится наконец случай встретиться хоть там с моими рабочими.

— А вы не хотите пойти с нами? — спросила Бернарда у дочери господина Нобле.

Мари-Луиза Нобле, девица в лыжных брюках, слушала разговор, не проронив ни слова. Вид у нее был угрюмый.

— Я нигде не бываю в Клюзо, — ответила она.

Нобле решил сопровождать молодых людей. «А то, пожалуй, хлопот с ними не оберешься», — подумал он.

* * *

Оркестр расположился на маленькой сцене, где иногда ставились спектакли силами двух любительских трупп: «Общества содействия светской школе» и «Патронажа св. Иосифа». В тот вечер над сценой, во всю ее длину, был протянут плакат: «Единство действий в борьбе за мир и требования трудящихся».

Был киоск, где продавали книги и брошюры, был буфет, в котором активисты исполняли обязанности официантов. За порядком наблюдали специально выделенные молодые люди, стоявшие у входа в зал и на маленькой площади у подъезда. В буфете за столом, украшенным красными гвоздиками, на почетном месте сидел в окружении членов комитета секции и их семей рабочий Кювро, герой большой забастовки 1924 года, в настоящее время председатель фракции коммунистов в муниципальном совете Клюзо, где они составляли меньшинство.

Появление внука «великого Летурно» и Нобле не вызвало особого удивления. В первые годы после Освобождения почти вся городская верхушка бывала на праздниках, которые устраивались коммунистами. Тогда в моде были благотворительные базары на американский лад — продажа с аукциона. Владелец скобяной лавки, фамилия которого неизменно возглавляла список реакционных кандидатов на муниципальных выборах, каждый год жертвовал для аукциона старинное кресло стиля Людовика XV и сам же выкупал его на торгах, набавляя одну тысячную кредитку за другой. Он перестал бывать на этих праздниках лишь после того, как в результате блока реакционных партий коммунисты департамента лишились депутатских мест в Национальном собрании. Но в апреле 195… года еще не все мосты между противными сторонами были сожжены, и предполагалось, что сам мэр, радикал-социалист, пожалует на бал около полуночи и чокнется с рабочим Кювро.

Филипп Летурно и его спутники сели недалеко от оркестра — Филипп между двумя своими дамами, лицом к залу, а Нобле напротив них, спиной к публике.

* * *

Как только я показался в зале, меня усадили за стол, украшенный красными гвоздиками. Я прислушивался к разговорам. Речь шла о Филиппе Летурно. Кювро — «рабочий Кювро», как его звали во всех окрестных промышленных городах, — старик лет семидесяти, говорил: