Избранное

— В жизни не слышал более лживой и обманной истории, чем та, которую вашей милости рассказали, — говорит Лопе де Агирре. — С этим губернатором Вильяндрандо и его алькальдами я раз и другой обратился в высшей степени милостиво; совсем недолго подержал их в плену и выпустил на свободу, отпустил домой и попросил их по-доброму помогать мне править на острове, попросил их дружбы, и они обещали и поклялись. Ай-ай-ай, через три дня мои шпионы донесли, что губернатор со своими алькальдами пытаются меня провести; я приказал, чтобы собрали и тщательно охраняли все пироги индейцев аруаков, которые приплыли на остров торговать, губернатор же Вильяндрандо и его главный альгвасил Косме де Леон вместо того, чтобы выполнять мою волю, посоветовали индейцам аруакам разойтись по домам со своими пирогами и сплетнями; тогда я велел снова бросить их в тюрьму и заковать в кандалы. Потом я еще раз дал слово сохранить им жизнь, да, так было, но вслед за тем пришел ко мне солдат-португалец Гонсало де Эрнандес и рассказал о новых затеях вероломный обманщиков; губернатор с его дружками не смирились духом в тюрьме, дьявол их побери! а позволили себе отправить гонцов на корабль монаха Монтесиноса, «сойдите, ваша милость, на берег, сразитесь с этими тиранами и уничтожьте их», говорилось в том послании. Вот тогда терпение мое сменилось гневом, и я отдал их в руки капитана Франсиско Карьона, дабы он свершил правосудие, ибо я не на праздник вышел с цветами и песнями, но на смертный бой с королем Испании и его управителями. История, которую выслушала ваша милость, правдива лишь в том, что я собрал солдат перед трупами пяти казненных и сказал им, что ни один мараньонец никогда уже не сможет повернуть назад или перейти на сторону врага, ибо никогда им не получить прощения за их преступления, которые в равной мере и мои. Судьба их отныне, даже проживи они тысячу лет, — сражаться вместе со мною до смертного часа.

13. Смерть Мартина Переса де Саррондо.

Удушив гарротой губернатора с его алькальдами и судьями, жестокий тиран отбыл в Пунта-де-Пьедру с восьмьюдесятью пятью стрелками в намерении дать бой и победить монаха Монтесиноса, взять живьем Педро де Мунгиа и казнить его злой казнью. Старшим и главою города Эспириту-Санто он оставил начальника штаба Мартина Переса де Саррондо, который в честь такого события той же ночью закатил пир. Под открытым небом были зажарены три тучных теленка, вино лилось рекой, не смолкали трубы и барабаны, а в непристойных куплетах делались намеки на зад главы доминиканского ордена провинции. Жестокий тиран не нашел и следов упомянутого монаха вблизи Пунта-де-Пьедры, поскольку корабль успел поднять паруса и направиться к Пуэбло-де-ла-Мар (оба искали друг друга, да разминулись); тогда Лопе де Агирре поспешно повернул назад и воротился в город Эспириту-Санто, где никто его так скоро не ждал. Неподалеку от города он встретил капитана пехоты Кристобаля Гарсиа, который сообщил ему скверные вести: начальник штаба Мартин Перес де Саррондо сверх меры развеселился на празднике и, хлебнув лишнего, говорил странные вещи, которые обнаруживали его темные намерения; он говорил, что во Франции не карают за преступления против Испании; сказал, что если в силу каких-либо обстоятельств не стало бы старого Лопе де Агирре, то есть у них Мартин Перес де Саррондо, чтобы заменить генерала мараньонцев; Кристобаль Гарсиа понял, что начальник штаба затевает бунт, собирается убить Лопе де Агирре и удрать на кораблях во Францию. Кристобаль Гарсиа был простым конопатчиком, которого Лопе де Агирре возвел в капитаны, всем, чем он стал, обязан он Лопе де Агирре и потому пришел предупредить его об опасности. Услыхав такое, жестокий тиран порешил убить Мартина Переса де Саррондо и, возвратившись в крепость, велел доставить к нему начальника штаба; он попросил одного солдата, юного годами, по имени Николас де Чавес, встать в дверях и, как только начальник штаба ступит за порог, выстрелить ему в спину из аркебуза, и юноша с гордостью выполнил просьбу. Однако выстрел Николаса де Чавеса не убил начальника штаба наповал, хотя ранил его серьезно, тот упал, заливаясь кровью, но, будучи простолюдином крепкого сложения, снова поднялся и, вопя точно бешеный зверь, заметался по залу, пачкая кровью стены и пол. В конце концов трое офицеров налетели на него с кинжалами и шпагами, но и тогда он, имевший на совести столько смертей, все не желал умирать, просил исповеди, это он-то, никому никогда не позволявший исповедаться, и наконец тот же самый Николас де Чавес прикончил его кинжалом, вонзив в горло этому