Избранное

— Посиди с ним, пожалуйста, — извиняющимся тоном сказал Исана, вставая.

Спускаясь по вырубленным в лаве и укрепленным досками ступеням, Исана посмотрел на двустволую дзелькву, высившуюся на западе, на фоне моря, и обратился про себя к душам деревьев: Спасибо, спасибо, что сын заболел только ветрянкой. С площадки, куда они спускались, доносился гомон, но никого не было видно. Все сидели в бараке, ожидая начала суда, двери были распахнуты. Члены команды ждали, когда придут специалист по словам и Доктор Союза свободных мореплавателей, чтобы принять участие в суде над Коротким.

Короткий сидел посреди комнаты на возвышении, положив на колени руки в наручниках и чуть закинув голову, чтобы вспухшие веки позволяли видеть, что делается вокруг. Он выглядел бодро, и по сравнению с ним обветренное лицо Такаки, мрачно сидевшего в глубине комнаты, казалось еще мрачнее, будто именно он был обвиняемым. В противоположность ему Тамакити и Красномордый, расположившиеся у самой двери, так что Короткий загораживал их от Такаки, явно ощущали себя обвинителями. Винтовка, которую принес Тамакити, стояла между колен Боя, выполнявшего роль судебного стражника, — если возвышение, где сидел Короткий, можно было назвать скамьей подсудимых. Остальные подростки, человек десять, сидели лицом к обвиняемому на циновках, расстеленных на дощатом полу.

— Вы не согласились бы сесть рядом со мной и вести судебный протокол? Боюсь, без секретаря Короткий не будет говорить, — обратился Такаки к Исана, который вместе с Доктором направился в глубь комнаты.

— Если я ему еще немного врежу, сразу перестанет требовать протокола, — раздраженно вмешался Тамакити.

— Нужен не просто протокол, а подробнейшая запись всего, что я буду говорить, — сказал Короткий, игнорируя Тамакити. — Прошу вас. Если вы не запишете самым подробным образом, они не поймут, что я хотел сказать, и не поймут, что они сделали. Очень вас прошу. Когда Бой чуть не убил вас, помог вам не кто иной, как я, ведь правда? Тамакити же, как вы помните, подстрекал Боя.

Короткий хотел продолжать, но Тамакити, вытянувшись на коленях вперед, размахнулся и ударил его левой рукой по горлу. Звякнув наручниками, Короткий схватился руками за горло. Со свистом вобрав в себя воздух, он продолжал:

— Исана, я прошу вас.

В поведении Тамакити, да и всех остальных, молча сидевших на этом суде, Исана виделось позерство. Если, он не согласится выступить в качестве секретаря, они устроят еще более жестокое и отвратительное представление. Он сел на место рядом с Такаки, где уже были приготовлены бумага и ручка.

— Итак, начнем, — сказал Такаки уныло, нарочито демонстрируя, как ему надоела пустая перепалка.

После возбужденных слов Короткого его спокойная интонация прозвучала резким контрастом и вызвала смех. Оглядевшись вокруг, Исана увидел среди гогочущих подростков солдата сил самообороны. Он сидел немного в стороне, вытянув ноги — рядом с ним никто устроиться уже не мог. Сидел развалившись, как сторонний наблюдатель, но его военная выправка сразу бросалась в глаза и заставляла почувствовать, насколько сильнее он нетренированных подростков из Союза свободных мореплавателей.

— Начинаем судебное заседание в связи с изменой и предательством Короткого, который, сфотографировав военные учения Союза свободных мореплавателей, продал фотоснимки еженедельнику, — сказал Красномордый и, ожидая взрыва смеха, заранее покраснел, но смеха не последовало. — Однако, — продолжал он, — сначала, может быть, Такаки подробно изложит, в чем суть преступления Короткого?

— Разве это не я должен сделать? — перебил его Тамакити. — Я же обвинитель. По-моему, порядок ведения суда именно такой?

— А не должны ли вы сначала спросить, признаю ли я себя виновным? — бросил Короткий, и по комнате снова прокатился смех. — В детективных романах начинают с предъявления обвинения: Короткий, признаешь ли ты себя виновным?

— Хорошо, я спрошу, — сказал Такаки деловито и решительно. — Короткий, признаешь ли ты себя виновным?

— Признаю!

Когда Короткий прокричал это своим писклявым голосом, раздался новый взрыв смеха. Бывший солдат тоже засмеялся несколько снисходительно, как зритель, присутствующий на спектакле. Его глаза, казалось, ввалились от усталости, но таково было строение его лица с сильно выдающимися лбом и скулами. Упругие мышцы щек, сходившие на нет к подбородку, придавали его лицу почти правильную округлость, а глаза, жившие, казалось, независимой жизнью, жадно следили за комическим зрелищем, устроенным этим сумасшедшим хулиганьем.

— Солдат, кажется, чувствует себя посторонним, — тихо сказал Исана, наклоняясь к Такаки, который, скривив свое загорелое, цвета промасленной бумаги лицо, ждал, когда прекратится смех.