Избранное

С учителем Сливицким случай свел прошлой осенью, когда поля уже были голые, картошку и свеклу выкопали, но тепло кое-как держалось, солнышко посвечивало еще дружелюбно. Он, Степан, ездил в Сасово, в хозяйственный магазин, по заказу Марии вез оттуда рюкзачок, набив его пачками стирального порошка «Новость» и «Планета». Купила баба стиральную машину «Тула-2» — однако чем стирать, где порошковое средство взять, когда его для сельмага пока не запланировали? На уровне районного центра — там, пожалуйста, с перебоями, но есть. И он, Степан, напросился: привезу тебе, Мария, выделяй на командировочные расходы! Мария сто слов сказала, сто раз обругала, сто предупреждений выслушал он — и дала она ему сверх положенного на автобусные билеты и на покупку порошка два рубля: на его собственные городские расходы. А рубли имеются, они к себе, хочешь не хочешь, мелочишку притянут… В общем, путем сложных расчетов и продумав, как будет держать ответ перед Марией, Степан позволил себе зайти в привокзальный буфет, часа три провел здесь в содержательных разговорах с приходящими и уходящими посетителями, чередуя пиво с розовым вермутом по цене 32 копейки за сто граммов, а значит — по 80 копеек за полный, до краев, стакан. Накладно — а куда деваться: прейскурант!

Возвращался домой в настроении, и соседом по автобусному сиденью как раз оказался учитель Сливицкий. Степан по внешности знал его, хотя до этого вплотную встречаться им не приходилось, жили каждый сам по себе. А тут, как уже говорилось, случай… Степан поинтересовался, что за саженцы везет учитель — похоже, что яблони, да? Учитель, отворачиваясь к окну от кислого буфетного духа, исходившего от Степана, кратко и вежливо объяснил, что дерюжкой обернуты не яблоневые саженцы — дички редкого растения по названию «орех маньчжурский». Объяснил Степану, что растение это для их мест, можно сказать, небывалое и привезено ему из дальних краев знакомым железнодорожником.

— А оно чего, — спросил Степан, — голландский орех этот взрастет, надеетесь?

— Не голландский — маньчжурский, — криво улыбнувшись, поправил учитель.

— Я к тому, что в Голландии тож пропасть редкого произрастает, — не ударил лицом в грязь Степан. — И этот… как его?

— У меня будет расти, — самоуверенно сказал учитель и отвернулся, пристально рассматривая мелькание пейзажа за автобусным окном.

Тут Степан, встряхнувшись вместе с автобусом, влетевшим на скорости в ямку, вспомнил, что про Сливицкого писали даже в районной газете — какой он отменный опытник-селекционер, какие заморские растения развел во множестве в школьном помещении и в кадках на собственной застекленной веранде, да еще в саду и на огороде будто б.

Как уж тут было не расспросить, не познакомиться поближе?

И хоть учитель Сливицкий по-прежнему отстранялся, в силу своей учености принципиально отвергающий, наверное, алкогольный запах, Степан вежливо, с подходцем, все ж сумел его разговорить. Особенно когда объявил, что он сам в некотором роде начинающий мичуринец: седьмой год растит у себя в палисаднике лимонное дерево, а уж в это лето получил он первые плоды — зеленоватые, правда, и, врать не станет, помельче магазинных, но зато коркой они потоньше, зернышки в них совсем не горькие, и если чай пить — не хуже, чем с теми, магазинными… Половина деревни отпробовала — это общее мнение.

— А как же такое нежное дерево в палисаднике, а зима? Морозы? Наш климат?

— Умеем! — улыбался победно Степан. И козырял познаниями: — Спецодежда ему на зиму сделана мною, сфера, так сказать. Как в пазухе — тепло и воздух долетает. А штоб холод — не смей. Сразу сгибнет. И сахаром подкармливаю. Баба и то: «Куды сахар переводишь!» А я: «Молчи, так положено!»

— И плодоносит?

— Как штык!

— Одеваете на зиму?

— Ну!..

— А корни?

— Держат!

— Сахаром пользуете — это что, вычитали где-нибудь, что непременно так подкармливать?

— От деда слыхал, мальцом ишо, от нашего Иллариона Иваныча… Голова был по этой части. И лимоны любил — страсть! До дрожи… Тоже дерево имел, но пожиже моего, условия тогда были, конешно, не те, штоб лимоны в деревне растить.

— Любопытно, очень, оч-чень…

Когда через час доехали до Тарасовки, учитель предложил Степану зайти к нему, посмотреть, какие диковинные растения он разводит, и Степан согласился: человек вежливый, культурный, отчего такого не уважить… Долгой улицей тащились к дому учителя, обстроенному с трех сторон застекленными верандами, и потом Евстигней Евгеньич водил Степана по своему зеленому раю, забегая вперед, заглядывал в глаза, кричал в восторге:

— Это ж, Степан Иваныч, древовидный папоротник. Уникум в своем роде. А вот то, угадываете, разумеется… ну что это, по-вашему, что? Да бамбук же, бамбук! А здесь, сюда, сюда, пожалуйста… мой любимец — бархат амурский. Пора его из кадочки высаживать. На волю, на волю! И это… примечаете, Степан Иваныч, вроде б знакомое вам, а приглядеться — не-ет, чужое. Не нашего, как говорится, поля ягодка. Бегония!