Избранное

«В большинстве районов с весны до осени не выпало ни одного дождя. Бесцветное раскаленное небо; уровень воды в Белой упал так, что во многих местах она показала дно; земля от сухости в трещинах, как в язвах; коня вскачь пусти — ноги переломает; выжженная до черноты придорожная трава…

Тут не оговорка: именно придорожная… Хозяйства северных районов Башкирии подготовленно встретили засуху — и тысячи поливных звеньев с помощью оросительных систем настойчиво сохраняли зеленый лик полей. Многолетние травы дали по два-три укоса. Зерновые посевы не только выстояли под долгим нещадным зноем — в передовых колхозах благодаря высокой культуре земледелия получено с гектара не ниже двадцати центнеров. Значительно меньше, конечно, чем привыкли брать при обычных условиях, но для затянувшегося сухменья — показатель, само собой, достойный. Как, впрочем, и пятнадцать-шестнадцать центнеров, что было рядовым явлением в этих районах.

Зиму поэтому в колхозах встречают обычным деловым спокойствием, разве только обостреннее радуясь каждому обильному снегопаду: пусть истомившаяся землица утолит жажду!

Довелось мне беседовать со стариками. За свой долгий век повидали они всякого — и засуха не первая у них на памяти. Об этой — последней — отзывались чуть ли не пренебрежительно, ударяясь тут же в воспоминания о жутком 1921 годе, когда настрадались и напугались так, что до сих пор те давние картины в дрожь их бросают…»

Он, Тимергали Мирзагитович Мирзагитов, как раз был одним из тех, на кого в ту пору вышел я со своими расспросами, желая сравнить давнее с сегодняшним.

Когда, помнится, стал ему доказывать, что эта, последняя засуха по силе превосходила ту, двадцать первого года, он, насупившись, строго сказал мне:

— Ты в двадцать первом не жил. Давай помолчим.

Но — снова вернусь к своему газетному материалу:

«…В разговоре со стариком мне пришлось сослаться на данные ученых: к примеру, если засуху 1921 года принять условно за 100 процентов, то по всем биолого-климатическим показателям минувшая дает цифру в 130 процентов. Достаточно упомянуть, что на три метра (!) вглубь был резко изменен, нарушен естественный биологический режим почвы.

Старик молчал, обдумывая мое сообщение.

Долго молчал.

Наконец упрямо произнес:

— Не верю! Сейчас — в своем ли дому, в магазине, в колхозе — везде хлеба полно. Ешь — не хочу! Разве это засуха, когда мы с хлебом?»

Этими стариковскими словами и заканчивал я очерк, заметив, что в них — «своя святая правда…».