Избранное: Динамика культуры

Этот случай, хотя исключительно драматический и показательный, вообще говоря, не является чем-то необычным. В каждой деревне, где есть вождь высокого ранга, влиятельный сановник или сильный колдун, он предпочитает своих сыновей и дает им привилегии, пользоваться которыми им, строго говоря, не положено. Часто это не вызывает никаких антагонизмов в деревенском сообществе, если и сын, и племянник проявляют сдержанность и такт. Ка’йали, сын М’табалу, недавно умершего вождя высшего ранга в селении Касанаи, до сих пор живет в деревне своего отца, выполняет большинство публичных магических обрядов и сохраняет прекрасные отношения с преемником своего отца. В деревне Синакета, где живут несколько вождей высокого ранга, некоторые из их любимых сыновей являются добрыми друзьями законных наследников, другие же – их явными врагами. В Каватарии, деревне, расположенной по соседству с миссией и поселком администрации, самый младший сын вождя, некто Дайбойа, и вовсе выгнал законных правителей, поддержанный в этом европейцами, которые, очевидно, выступили в пользу патрилинейных тенденций. Но этот конфликт, хотя, несомненно, на сегодня он наиболее острый и хотя патрилинейные тенденции в нем проявляются – при поддержке белого человека – с большей силой, является вечным, как и мифологические традиции. Он выражен в забавных повествованиях кукванебу, в которых латула гуйау, сын вождя, неизменно выступает как очень типичная фигура: наглый, спесивый, претенциозный, часто служащий объектом злобных шуток. В серьезных мифах он иногда наделяется отвратительным характером, иногда же выступает как героическая личность, но противоположность двух различных принципов всегда проявляется со всей очевидностью. Однако наиболее показателен – в том, что касается возраста и культурных масштабов конфликта, – тот факт, что он сращен с рядом институтов, с которыми мы здесь познакомимся. Среди людей низшего ранга противоположность между материнским правом и отцовской любовью также существует и проявляется в стремлении отца за счет племянника сделать для своего сына все, что в его силах. После смерти отца сын должен вернуть законным наследникам все вещи и доходы, которые он получил при жизни родителя. Естественно, что это приводит к недовольству, стычкам и поиску окольных путей для того, чтобы прийти к удовлетворительному урегулированию отношений.

Еще раз мы встречаемся с несоответствием между идеалом закона и его реализацией, между ортодоксальной версией и повседневной практикой жизни. Мы с этим уже сталкивались в случае экзогамии, в системе контрмагии, в связи между законом и чародейством и в гибкости вообще всех правил гражданского права. Однако здесь перед нами вызов, брошенный самим основаниям племенного строя, который, по сути, систематически подрывается тенденциями, совершенно с ним несоизмеримыми. Материнское право, как мы знаем, является важнейшим и наиболее общим принципом, лежащим в основе всех обычаев и институтов племени. Оно устанавливает, что родство должно определяться только по женской линии, что всякие социальные привилегии передаются по материнской линии. Оно исключает всякое правовое значение непосредственной телесной связи между отцом и ребенком и любые следствия из этой связи{218}.

Независимо от всего этого отец неизменно любит ребенка, и это чувство находит до известной степени поддержку закона: муж имеет право и обязанность выступать в роли опекуна детей своей жены вплоть до их зрелости. Это, очевидно, единственный путь, по которому может пойти закон в культуре с патрилокальной системой брака. Поскольку маленьких детей нельзя отрывать от матери, поскольку она должна оставаться со своим мужем, часто на большом расстоянии от своей семьи, поскольку мать и дети нуждаются в опеке мужчины там, где они живут, – постольку муж по необходимости выполняет эту роль и делает это в соответствии со строгим и ортодоксальным правом. Однако то же самое право предписывает мальчику (а не девочке, которая остается с родителями вплоть до замужества) в период созревания оставить отцовский дом, переселиться в деревню матери и перейти под опеку дяди. Это, как правило, противоречит желаниям отца, сына и дяди – всех трех мужчин, которых этот закон касается; в результате возникает ряд традиционных практик, направленных на продолжение отцовской власти и установление дополнительной связи между отцом и сыном. Закон строго устанавливает, что сын является полноправным членом общины в деревне матери и что в деревне отца он только чужак (томакава) – а обычай позволяет ему остаться жить с отцом и пользоваться большей частью гражданских привилегий. В обряде, в погребальных или траурных ритуалах, на пиршестве или в драке он станет плечом к плечу со своим дядей. Но в девяти из десяти случаев во время всевозможных повседневных занятий и жизненных дел он связан с отцом.