Избранное: Динамика культуры

Все эти туземцы, коита, южные массим из Гадогадо’а и северные массим из Киривины{304}, являются представителями папуа-меланезийской группы. Киривинцы являются весьма развитой ветвью этой группы; учитывая сказанное выше, можно сказать, даже самой развитой{305}.

То, что у людей наиболее развитой ветви, а может быть, и во всей папуа-меланезийской группе полностью отсутствует понимание указанного явления, как об этом говорят Спенсер и Гиллен, по-видимому, означает, что само это «неведение» более распространено, чем считали до сих пор, и оно продолжает иметь место у племен, стоящих на более высоких стадиях развития. Но следует особо подчеркнуть, что до тех пор, пока не будут получены более подробные данные и, в особенности, пока не будут внимательно изучены вышеприведенные различения, останется вероятность ошибок и ложных выводов{306}.

Теперь перейдем ко второму из обозначенных выше дискуссионных вопросов. Не может ли незнание, о котором идет речь, быть вторичным результатом наложения анимистических представлений на знание дикарей и затемняющих последнее? На этот вопрос следует ответить категорическим отрицанием, если иметь в виду типичный образ мышления туземцев Киривины. С этой точки зрения, вышеприведенное детальное объяснение выглядит достаточно убедительным, но для усиления аргументации стоит привести еще несколько замечаний. Туземцы не имеют никакого понятия о механизмах возникновения жизни. Не следует также думать, что определенные представления о перевоплощении сочетаются у них с каким-то туманным знанием. Представления и верования, связанные с перевоплощением, хотя они несомненно существуют, не играют заметной социальной роли и среди туземных догматов не стоят, вообще говоря, на первом плане. Знание о физиологическом процессе и представление о роли, выполняемой балома, могут существовать рядом друг с другом, аналогично тому, как одновременно существуют теории о необходимости механического расширения лона и о роли, которую играют духи в процессе оплодотворения. В бесчисленных случаях туземцы обнаруживают понимание естественной и рациональной (в нашем понимании) причинной связи между событиями и их последовательности, хотя наряду с этим они верят и в магические причины и следствия.

То, что туземцы не знают о факте оплодотворения, относится, однако, не к психологии веры, но к психологии знания, основанного на наблюдении. Только веру может оттеснить или заменить другая вера. Но если уже существуют опытные наблюдения, если туземцы уже способны установить причинно-следственную связь, то такое знание уже не может быть ни оттеснено, ни заменено ни верой, ни какими бы то ни было «суевериями». Однако знание и вера могут существовать параллельно. Например, земледельческая магия ничуть не «заслоняет» туземную науку, которой хорошо известна причинная связь между тщательной обработкой почвы, удобрением ее золой, поливом, с одной стороны, и урожаем – с другой. Два ряда идей – магических и каузальных – сосуществуют в сознании туземцев, и ни один из них не «заслоняет» другого. Что касается незнания физиологии отцовства, то здесь мы имеем дело не с каким-то конкретным способом мышления, не с догматической идеей, наличие которой определяет собой действия, ритуалы и обычаи, а просто с отсутствием какого-либо знания по этому вопросу. То, что такого знания нет, никак не зависит от какой-либо веры и ее содержания. Если в результате достаточно масштабных исследований установлено, что туземные племена не имеют каких-то определенных знаний и не располагают достаточной информацией, что их наблюдения несовершенны и т. д., и нет никаких свидетельств в пользу обратного, то эти факты должны считаться исходными. Иначе следовало бы согласиться, например, с тем, что человечество некогда умело пользоваться восковыми спичками, а потом это умение было утрачено, а вместо него люди стали пользоваться более сложными, но зато и более впечатляющими способами добывания огня с помощью кресала или дощечек для трения.

Когда говорят, что сами туземцы якобы сознательно «делают вид, что они этого не знают», то это скорее остроумная jeu de mots[47], нежели серьезная попытка понять существо дела. Вряд ли рискнет делать такие предположения тот, кому понятно, с какими абсолютно непреодолимыми трудностями столкнулся бы туземный «натурфилософ», чтобы как-то приблизиться к знанию современной эмбриологии. Достаточно представить себе сложность этого знания, кстати, совсем недавно приобретенного нами самими, чтобы понять бессмысленность поисков даже слабых его проблесков у туземцев. Это должны были бы признать даже те, для кого проблема выглядит чисто теоретической, кто исходит из абстрактных предположений о том, что могли бы знать туземцы.