Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории

На протяжении всей настоящей главы мы вынуждены, исходя из нашего основного определения искусства как общественной деятельности, говорить о коллективах и их взаимоотношениях, рассматривать факты истории искусства исключительно с социологической стороны, исследовать взаимную связь между экономикой, общественностью и искусством. И вся наша глава, с ее радикальным осуждением формализма в искусствоведении, прекрасно вяжется с II–IV главами нашей книжки и до странности не вяжется с V главой: ведь в этой V главе мы рассказали историю изобразительных пластических искусств так, как если бы ничего, кроме чистой формы, в искусстве не было, как если бы искусство было абсолютно независимо не только от экономики, но даже и от общественности!

Теперь, после всей проделанной нами работы, мы можем поставить на землю все то историческое построение, которое в V главе висит где-то в отвлеченном пространстве. Ведь надо подчеркнуть: в V главе мы только констатировали, только нанизывали факты в определенной последовательности, ничего не объясняя, не давая, прежде всего, ответа на основной вопрос: да откуда же берется самое продвижение искусства из фазы в фазу, из цикла в цикл? Ясно: причина продвижения находится или в самом искусстве, или вне его. Но ни на какую причину изменений в искусстве никто еще не указал конкретно в самой сущности искусства. А объяснить – значит указать причину. Следовательно, объяснить историю искусства из нее самой нельзя, и надо для ее объяснения привлечь историю общественности; и, следовательно, вся наша формалистская диалектическая схема развития искусства остается необъяснимым словесным фокусом, пока мы совершенно точно не указали, каким именно изменениям общественности соответствуют изменения в искусстве.

Это тем более необходимо, что в нашем построении истории искусства имеется и один чисто условный как будто и произвольный элемент – число «шесть». Мы ведь просто условились разбить все протяжение от наиболее общих образов до наиболее единичных на шесть отрезков, решительно ничем не доказав и даже не попытавшись доказать необходимость именно этого количества. Хуже того: мы сами должны были констатировать, что в сущности ирреализм распадается на две совершенно различные половины – импрессионистскую («футуристскую») и идеалистскую («кубистскую»), из которых первая завершает пережитый цикл, а вторая начинает собой новый цикл; что проблема движения распадается на две проблемы – движения физического и движения психического; что проблема пространства разрешается и в пределах линейной перспективы, и средствами воздушной перспективы. Может быть, следует различать не шесть, а больше или меньше проблем и стилей и, в зависимости от этого, различать не шесть, а больше или меньше фаз и циклов? Количество фаз не имело бы существенного практического значения: только в учебниках истории изменилось бы количество глав или параграфов, если бы мы приняли иное число. Но количество циклов для нас далеко не безразлично – от этого количества зависит наше предвидение будущего. Эмпирически установить общее количество исторически действенных отдельных художественных проблем совершенно невозможно.

Если искусство тесно связано с общественностью, то художественным проблемам должны соответствовать такие же общественные проблемы, художественным стилям – общественные формы. И если в искусстве действительно шесть проблем, то не потому, что нельзя было бы их различить пять или восемь, или любое другое число, а лишь потому, что имеется шесть основных форм общественной организации, т. е. организации сотрудничества живых существ для общей борьбы за существование.