Избранное: Христианская философия

Какую именно роль сыграл этот источник? Представляется, что могут получить историческое подтверждение две различные интерпретации. Согласно первой гипотезе, картезианское учение о божественной свободе обусловлено тем, что было самым оригинальным и самым личным в мышлении Декарта: данное учение естественным образом вытекает из внутренней логики его системы, так что необходимость его появления можно объяснить на основе одних только трудов философа. Нужно признать, что с тех пор как в сознании Декарта возник первый набросок его физики, по крайней мере, ее общие контуры и метод, он стал руководящей нитью в разработке его метафизики. Такая гипотеза объясняет структуру философии Декарта в том, что касается свободы Бога, необходимостью метафизически обосновать физику действующих причин. В таком случае мы не скажем ничего такого, что противоречило бы декартовскому пониманию науки. Известно, в самом деле, сколь тесно, с точки зрения Декарта, связаны истины наук, до какой степени они взаимно предполагают и обусловливают друг друга. Поэтому естественно представить, что, добившись в физике математической достоверности и неопровержимых результатов, Декарт захотел определить, истинность каких метафизических суждений предполагают эти физические истины. Такая интерпретация кажется согласующейся с тайными желаниями, в которых признавался сам Декарт, и мы видели, насколько философ был озабочен установлением связи между физическими доказательствами из «Первоначал» и принципами, установленными в его «Размышлениях о первой философии».

Однако если стать на другую точку зрения, то картезианской концепции свободы Бога можно приписать совсем другое происхождение. Тогда речь пойдет не о внутренней структуре этой концепции и не о связи ее с остальной частью системы, но о ее отношениях с более общим философским движением, которое, включая эту концепцию, объясняло бы ее. В тот момент, когда формировалась мысль Декарта, и даже за некоторое время до того, течение неоплатонизма, которое можно проследить и во всей средневековой философии[371], просачивается в некоторые круги теологов; почти повсюду вокруг философа мы встречаем следы этого течения и можем зафиксировать его развитие. В этом общем интеллектуальном движении, однако, выделяются некоторые наиболее активные и интересные центры распространения; конгрегация Оратории относится к их числу. Ее основатель, кардинал де Берюлль, вскормленный на св. Августине, сам признавал себя почитателем платоников и был проникнут их учением. И это не только не было случайным направлением мысли отдельного индивида, но, по-видимому, вполне соответствовало духу новой конгрегации; в Оратории дышали воздухом неоплатонизма. И вот в лоне этой самой Оратории зародилось учение о свободе Бога, соответствующее в своих существенных чертах учению самого Декарта. Получается, что теория, казавшаяся внутренне связанной с новой физикой, одновременно возникает и в среде, где никто эту физику еще не знает. Более того, Декарт хорошо знал эту среду, он часто посещал этих людей в тот период его жизни, когда в его голове складывался общий план его философии, но он еще не знал, как этот план осуществить; Декарт часто посещал автора системы, подобной его собственной, и, как мы знаем, даже испытывал его влияние; наконец, он был духовным сыном кардинала де Берюлля и благодаря этому в течение трех лет опять-таки находился под влиянием неоплатонизма, которым был проникнут его духовник, а также концепции свободы Йога, довольно естественно вытекающей отсюда. С этой точки зрения, концепция Декарта легко объясняется и без обращения к внутренней необходимости его системы. Декарт просто являлся светским миссионером Оратории.

Обе эти интерпретации в равной мере подтверждаются текстами и являются равно обоснованными, потому что истинны на самом деле они обе, не противореча друг другу, но друг друга дополняя. Они образуют две различные, но в равной степени оправданные точки зрения на картезианство. Рассмотренная изнутри, мысль Декарта предстает во всей своей логике и строгой связности. Но даже если мы поймем таким образом саму структуру того древа наук, которое описывает нам и пытается взрастить Декарт, если сможем понять его общий план и соотношение последнего с малейшими деталями, что-то все равно останется неизвестным и необъясненным: природа той почвы, в которую погружены корни дерева, и элементы, которые дерево получает из окружающей среды и которые обеспечивают его рост. В рассматриваемом нами конкретном случае мы в равной степени допустили бы ошибку, и если бы стали рассматривать Декарта в абстракции от окружающей его среды, и если бы настолько растворили его в этой среде, что не разглядели бы самые существенные его черты, свидетельства его неоспоримой оригинальности.