Избранное. Проза. Мистерии. Поэзия

Воплощение, необходимое приготовление, предвосхищение, провозвестник, гонец бесконечного чуда, воплощение, само бесконечное чудо уже произошло… Все было готово. Частная жизнь, тридцать лет, уже была. Публичная жизнь, три года, уже была… Должно было произойти увенчание. Все было готово… Века временные и века вечные ждали… Уже не оставалось делать почти ничего, как только пустить все своим чередом, своим ходом; и Себя тоже; оставалось только сделать последнее включение — пустяк… Все было готово, только Он, Он один был не готов.

Адам со времени Адама ждал. Мир со времени Адама ждал. Небо со времени Адама ждало… Сама вечность ждала, дитя мое, вечность, которая не ждет никогда, которая не ждет вообще. Сама вечность замерла. Сама вечность словно зависла…

V

Так велико, дитя мое, расстояние, так велико пространство между желанием смерти и смертью, между знанием о смерти и смертью… Церковь была основана. Петр был поставлен. Хлеб пресуществился в тело и вино пресущеcтвилось в кровь, вино гроздьев лозы. Что же такое смерть, дитя мое, если в эту минуту Он почувствовал нерешительность, если свирепая нерешительность заставила его на минуту заколебаться. Он, последний пророк, князь пророков, венец пророков, Он трижды, четырежды пророчил собственную смерть… И вот Он не только готов опровергнуть всех других пророков. Но Он готов опровергнуть Самого Себя как пророка. Что же такое смерть, друг мой, дитя мое, если одно приближение, одно ожидание, одно предчувствие смерти повергло Его в такое состояние, в это состояние.

VI

Смерть легко претерпевать в литературе, дитя мое, и в литературном героизме. Ее легко так же претерпевать тому, кто не видит, не измеряет ее, у кого нет чувства, никакого чувства реальности. Но тому, кто принимает ее во всей полноте! А в Нем не было ни капли, ни намека на литературу и литературный героизм, Он видел и измерял, Он был сама реальность. И Он принимал Свою смерть во всей ее полноте, смотрел ей в лицо, принимал Свою смерть во всей ее ширине, как Он принимал всю Свою жизнь.

И Он должен был стать порукой всему роду людскому? Что же такое, дитя мое, что же такое смерть, если Ему понадобилось столько времени, чтобы осуществились грандиозные приготовления, грандиозные обещания, чтобы отметить это время остановки, время боязни, время изумления, скажем прямо, время колебаний, скажем прямо, время отступления. Время потрясения. Чтобы вырвалась наконец эта страшная молитва. Эта ужасная молитва плотской тоски, словно вечной тоски, ужасная молитва бесконечной тоски. Да минует Меня… Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия.

VII

Все тексты движутся в одну сторону, пророки, святые, Он Сам, пророк и святой. Все тексты движутся в одну сторону, в сторону осуществления Спасения. И только один текст встает поперек. Один текст пятится. И это именно текст о страхе смерти. И именно это время Ему понадобилось, когда все ждало, когда Он Сам ждал, когда Творение замерло на устах Бога, именно это время Ему понадобилось, чтобы дать нам, оставить нам этот текст — текст о страхе смерти. Что же такое, дитя мое, что же такое смерть. Сам Бог убоялся смерти.

VIII

Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты. И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна…

В тот миг, когда Он наставляет этих несчастных об искушении, наставляет бодрствовать и молиться, чтобы не впасть в искушение, и что дух бодр и что плоть немощна, как отсылал, как обращал Он это к Самому Себе, как, должно быть, оборачивался Он на Самого Себя, (на Свою душу и) на Свою собственную плоть. Как мог Он не видеть, в какой миг было вставлено, помещено это наставление и что это было уже не наставление, а признание.

IX

Это человек говорил с людьми… Это было сообщение, дитя мое, откровение человека, одного бедного существа другому. Это была противоположность наставлению Божию, это было сообщение опыта, личного, печального опыта, только что полученного, откровение человеческой беды, откровение человека человеку.

X

И другой раз Он отходит, другой раз молится, другой раз говорит: Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя… Как обретает Он здесь молитву, которой Сам научил людей, которую Сам сочинил во времена Своего проповедничества, Сам придумал, получил в озарении святости, молитву, которую Сам сложил, нашел, которой учил на Горе, в проповеди, в Нагорной речи. То есть в этой наивысшей точке скорби, в миг, когда как человек Он испытывал более всего нужды в молитве, максимум нужды в молитве, наивысшую нужду, Он Сам как человек, Он Сам человек обретает эту молитву, ту самую молитву, ибо Себя Самого тоже, Себя Самого человека Он тоже ей научил.

XI