Избранное - Романы. Повесть. Рассказы

Слова «церковное призвание» когда-то ввела в его обиход сама же Джин Тэйлор, в былые легкомысленные времена их ему подсказавшая — потому лишь, что он два раза надолго застревал в церковных дверях, с восторгом и любопытством наблюдая своего знакомого викария, совершавшего вечернее богослужение в пустом храме, хотя восторженное любопытство Алека относилось вовсе не к религии, а к этому человеческому образчику с его молитвенником и великолепным ежедневно-жизненным упорством.

— Бабуня Грин скончалась, — сказала мисс Тэйлор.

— Ах да, то-то я смотрю, на ее постели какая-то совсем другая. А что такое было у бабуни Грин?

— Атеросклероз. В конце концов сердце не выдержало.

— Да, наш возраст, как говорится, определяют наши артерии. И что же она, хорошо умерла?

— Не знаю.

— То есть ты в это время спала, — сказал он.

— Нет, я не спала. Тут была некоторая суматоха.

— Так что, смерть ее была беспокойная?

— Да, для нас очень беспокойная.

— Мне всегда интересно знать, — сказал он, — какова была смерть — хорошая или плохая. Ты уж, пожалуйста, примечай.

На секунду она его совершенно возненавидела.

— Хорошая смерть, — сказала она, — не в том состоит, что человек достойно умер, а в расположении души.

Внезапно он почувствовал к ней ненависть.

— Докажи, — сказал он.

— Опровергни, — устало возразила она.

— Впрочем, боюсь, — сказал он, — что я даже забыл спросить тебя, как ты себя чувствуешь. Как ты себя чувствуешь, Джин?

— Все бы ничего, да вот катаракта.

— Чармиан наконец отправилась в суррейский пансионат. Ты ведь не прочь оказаться там с нею вместе?

— А Годфри, значит, остался один с миссис Петтигру.

— Ты, конечно, захочешь теперь воссоединиться с Чармиан.

— Нет, — сказала она.

Он обвел взглядом бабунь и посмотрел в шумный угол. Долгожительницы скучились там у телевизора и поэтому шумели меньше обычного, то и дело изрыгая, однако, скопления дентальных и задненебных звуков, а иногда и целую благомысленную тираду. Ходячие время от времени сползали с кресел и разгуливали по палате, помахивая рукой лежачим или даже заговаривая с ними. Одна, высокорослая, налила себе воды в поильник и понесла его к губам, но, не донесши, забыла, зачем несла, и вылила воду в какой-то кувшин, а поильник опрокинула на голову, и остаток воды оросил ей лоб. Ей такое свершение как будто очень понравилось. Престарелые вообще любили водружать что-нибудь на голову.

— Любопытно, — сказал Алек. — Любопытно, что одряхление вовсе не тождественно слабоумию. Вот, например, это их поведение во многом отличается от поведения стариков, которых я навещаю в больнице Сент-Обри, в Фолкстоне. Там большинство пациентов с очень давних пор не помнят себя. И в каком-то смысле они толковее, гораздо отчетливее, что ли, себя ведут, чем те, кто по старости впадает в слабоумие. Ну конечно, действительно сумасшедшие старики не в пример больше поднаторели в безумном поведении. Но все это, — сказал Алек, — вряд ли тебе особенно интересно. И поскольку отсутствует прямая геронтологическая заинтересованность, я отнюдь не понимаю, каким образом это денное и нощное общество может тебя забавлять.

— А вдруг я в душе геронтолог? Они же безобидные и никак меня не раздражают. Нет, Алек, меня тревожит бедняга Годфри Колстон. И с какой бы это стати Чармиан вдруг съехала из дому, как раз когда ей стало получше?

— Она говорит, телефонные эти звонки ее очень беспокоили.

— Нет-нет. Ее, должно быть, миссис Петтигру выжила. И миссис Петтигру, — сказала мисс Тэйлор, — непременно отравит остаток жизни Годфри.

Он взялся за шляпу.

— Ты подумай, — сказал он, — не лучше ли тебе будет в пансионате на пару с Чармиан. Меня бы это очень порадовало.

— Что ты, Алек, как же мне бросать старых друзей. Мисс Валвону, мисс Дункан…

— И этих?.. — он повел головой в сторону долгожительниц.

— А эти — наше memento mori [8]. Вроде как у вас телефонные звонки.

— Что ж, тогда до свидания, Джин.

— Ох. Алек, ты, пожалуйста, пока не уходи. У меня есть к тебе одно важное сообщение, только ты посиди спокойно и дай мне собраться с мыслями.

Он сидел спокойно. Она откинулась на подушку, сняла очки и промокнула платочком воспаленный глаз. Потом водрузила очки на место.

— Мне надо подумать, — сказала она. — Разобрать, что когда было. Я все даты помню, и за минуту-другую приведу их в порядок. А ты, чтобы зря не ожидать, поговори-ка с новой пациенткой, той вон, в постели бабуни Грин. Ее зовут миссис Бин. Ей девяносто девять, в сентябре исполнится сто.