Мне из ада людей выводить,
Торопить, надрываясь от крика –
Как Тесей, ухватившись за нить,
Как Орфей выводил Эвридику.
Здесь не важно звучанье имён,
Здесь не важно, что скажут другие –
Или бить, иль идти на поклон,
Или просто смириться и сгинуть.
Я хриплю через кровь, через страх
То ли ругань, а то ли молитвы…
Не ловите меня на словах:
И слова пригодятся для битвы!
Если видит взирающий Бог
Путь мой злой, окаянный, пещерный –
Пусть простит, если что-то не смог,
Он ведь умный и добрый, наверно.
Мне дано – так с меня и спроси!
Чем смогу – тем готов поделиться.
Но какое блаженство вблизи
Наблюдать посветлевшие лица!
Если кто-то накликал беду –
Кто по глупости, кто за идею,
Подождите, я скоро приду –
Просто я не прийти не сумею!
* * * * * * *
Мне туманы снятся тенью миражистой. Буду отравляться выдуманной жизнью: розовые люди, голубые звери; все друг друга любят, все друг другу верят. Жаль, что эта вера не изменит сути: и хрупки, и смертны розовые люди.
Холодом подуло. Эхо… Нет ответа. Кто меня придумал и забыл об этом? Свет огней далёких. Дым костров случайных. Тучи поволокой. Дождь слезой печальной. Сзади бес по лужам скачет чёрной галкой:
– Что вцепился в душу? Отпусти, не жалко…
И опять светило на закат дороги яблоком скатившись, падает под ноги.
* * * * * * *
Что делать, если Бог не дал
Таланта ни к перу, ни к звуку;
И жизнь похожа на вокзал,
И день встречаешь, как разлуку,
И вечных истин череда
Проходит – мы не замечаем! –
И чувства горького стыда
В своей груди не ощущаем,
И ночь бессонницей не жжёт,
И день раздумьем не тревожит,
И знаем мы наперечёт
Всё то, что с нами сбыться может…
Скажи мне, кто виновен в том,
Что мы полны до самой смерти
И робости перед мольбертом,
И боязни перед листом?
И гибнут звуки и слова,
Мелькая радужными снами,
И редко скорбная глава
Дерзнёт возвыситься над нами!
* * * * * * *
Я однажды добрался до края света,
Где ж/д магистраль тупиком кончалась.
Было море. Жара. Задыхалось лето.
Тишина – и ни радости, ни печали.
И уехать – только обратно можно.
Я в пространство сказал, обратясь к кому-то:
– Я безмерно устал в суете дорожной…
Можно, я здесь немного, чуть-чуть, побуду?
Ветер в уши звенел заунывной нотой.
И плескала волна подо мной о сваи.
И сказал мне в ответ неизвестный кто-то:
– Ты уедешь потом… Так всегда бывает.
Я просил: расскажи мне о самом важном!
Может, в жизни такое мне очень нужно!
Лишь платан шелестел мне листвой бумажной,
Лишь блестела вода полосой жемчужной.
Сколько раз я пытался – подумать только! –
Зацепить ну хоть чем-то его в разговоре!
Но молчал собеседник с улыбкой горькой.
Бессловесное солнце садилось в море.
Я уехал: а что же – дела, заботы.
Что в молчанку играть! И пошла рутина.
Ведь равно и для всех пролетают годы –
На краю ли света или в середине.
Я сейчас почти у развязки жизни –
Путь отсюда назад только память знает.
Здесь покой. Только сердце, бывает, стиснет –
Словно я всё ещё где-то там, у края…
* * * * * * *
Упала ночь, как палача топор: безжалостно, неотвратимо, жутко. Был правый суд, был скорый приговор холодного и трезвого рассудка. Резина времени натянута впредел. Пора платить по векселям и спискам. Что мне сказать? Что я всё время пел – до кашля, до рыдания, до визга? Кто станет слушать слабого певца! Мне не нужна внимательная жалость. Ведь если честным быть – то до конца: я больше слушал. Петь не удавалось.
Уснули боги. Пуст великий храм. Моя свеча чадит, метая блики; из позолоты древних чёрных рам глядят портреты мёртвых и великих.
Как одиночества тяжёл и вкрадчив шаг! Как ты строга, судьба, в своём терпеньи! Как исподволь охватывает страх ничтожества усилий – и забвенья! И исчезает эхо без следа шагов несмелых – бережно и скупо; и чёрная-пречёрная звезда в расколотый заглядывает купол.
Какая тьма! Какой глухой покой! Ни крик, ни свет не потревожит ночи; и я плачу безумьем и тоской за тяжесть никому не нужных строчек…
* * * * * * *
Оранжевое
Цвет оранжевый – символ счастья: Новый год, апельсины, детство. Эта девочка. На запястье – тот браслет. И азы кокетства.
Цвет оранжевый – символ жизни: солнце, море… В бокале «Фанта». Над горой облака повисли. Эта женщина так пикантна!
Цвет оранжевый… Так контрастно с чернотою под траур ленты. Эта бабушка вне пространства. Завершение хэппиэнда.
* * * * * * *
Поэт
Он был умён и знал об этом. И мог бы быть учёным, но – так получилось – стал поэтом. Ведь это, в общем, всё равно: чтобы слова поставить верно, чтоб тронуть ими холод душ (увы, тенденция модерна!), уменье надо. И к тому ж хотя бы искорку таланта. Но тут его уважил Бог, и пару-тройку фолиантов он напечатать всё же смог. Причём писал весьма недурно. Но век у нас теперь таков, что быть достаточно культурным – не привлекает дураков. Писать же массе на потребу претило. Гордость – что ж ещё! Но как же быть с насущным хлебом? Вот-вот. Такой вот хозрасчёт.