Избранное: Социология музыки

Представить свою антисоциологию как социологию, построить свою "теорию" на разрушении всех социологических подходов в области музыки и выразить этим "потребность дня" – это походит на желание произвести маленькую революцию в своей области "знания" и даже разгромить своих противников, выбив у них почву из-под ног! Нигилистический аргумент универсален, действует против любого, кто осмелится сделать что-либо позитивное в социологии музыки.

Политические моменты книги Кнейфа – превосходный гарнир к модно-социологической десоциологизации искусства; они создают столь желанную "ауру" актуальности, благоприятную и для камерного бунта в "науке".

Эта тяга к актуализации заставляет Кнейфа беспокоиться не столько о судьбах социологии музыки (которую он разрушает всеми доступными ему средствами, включая недозволенные), сколько о судьбах социалистического мира, страдающего под гнетом "теории отражения" (она, т.е. теория отражения, понимает музыкальное произведение слишком широко); "мало того, что музыка воздействует эстетически, она должна еще давать нам отражение мира и тем самым истину"[88], не случайно, что и столь мало ценимая Кнейфом наука, как социология, была "разрешена" здесь далеко не сразу!

Судьбы музыкального наследия в социалистическом мире тоже вызывают у Кнейфа множество огорчений, и вполне ясными становятся для нас политические импульсы, которыми руководствовался Кнейф, отгораживая "западную" провинцию мира от влияния славянского Востока. Кнейфа возмущает идея "общегуманистического", или общечеловеческого, содержания в музыкальных произведениях прошлого[89], и одновременно эту идею общегуманистического Кнейф демагогически противопоставляет марксистскому учению о базисе и надстройке. Тогда оказывается, что ни марксистские теоретики, ни практика культурного строительства в социалистических странах никогда и ни в чем не бывают последовательны, но всегда только и делали, что совершали ошибки. Общегуманистическому Кнейф противопоставляет идею классовой борьбы, которая, конечно, сама по себе ставится у него весьма низко, – но вот из идеи классовой борьбы он уже выводит любые нужные ему следствия. "Что заставляет, – вопрошает он, – нарушать теорию надстройки (…) в угоду музыке? Зачем делать уступки музыкальным произведениям прошлого (…), хотя они и не служат новой надстройке и хотя их можно было бы игнорировать без всякого ущерба для социалистической культуры?"[90].

Этот "теоретик" объясняет причины такой непоследовательности: "Щепетильное[!] обращение с классово-чуждым [!!] искусством, вероятно, коренится в происхождении социалистического движения от традиции XIX в., охваченного идеей "образования", от его историзма в области культуры". Это объяснение надлежит считать "ученым".

Но вот и другое объяснение, где Кнейф уже порывает со всеми ненужными ему базисами, надстройками и классовой борьбой, – объяснение, классическое по своей простоте и общедоступности: итак, тут действовал "комплекс неполноценности политического выскочки" – т.е. класса, пришедшего к власти после революции, – и вот этот-то выскочка и относился с "почтением, пиететом к музыкальному наследию".

Но об этом "комплексе неполноценности" и "следовало бы пожалеть, считая его излишним", "если исходить из интересов социалистических людей". Проявление заботы о политических выскочках! Они, т.е "социалистические люди" и "выскочки", "в течение пятидесяти лет занимались больше проблемой наследия, чем собственным художественным производством", – и от этого, как следует из дальнейшего изложения, произошел какой-то явный, зримый урон для их, этих выскочек, культуры. Не занимайся они проблемой наследия, и они не упустили бы шанса "создать подлинно новую, а не составленную как попало из элементов ранне- и среднебуржуазной эпохи музыкальную культуру"[91].

Тут Кнейф делает вид, будто бы эта несостоявшаяся, а теперь уже упущенная культура больше всего волнует его, – вновь элемент политической "актуальности", рассчитанный на встречный интерес читателя. Наступает черед дать еще один рецепт, ошарашить читателя и поставить все точки над i для нас:

"Следовало бы ждать нового лишь от той страны, где несколько лет тому назад музыка Бетховена была запрещена как абстрактно-гуманистическая и побуждающая людей излишне торопиться со всеобщим братством"[92].

Сказано не без оттенка ненужной здесь иронии.

* * *