Кричат во мгле невидимые птахи.Окрестный мир пургою оснежён.Как Одиссей о солнечной Итаке,Тоскую я об острове чужом,Чьих видов сине-белые обрывкиВсплывают вдруг из утреннего сна, –Фарфор лагун, цветущие оливки,И вязкость непрозрачного вина,И горечь размыкаемых объятий,И с Грецией недолгое родство.Как написал мой питерский приятель:«Мы праздником считаем воровство».Слепит глаза мне жаркий храм Афины,Троянским солнцем раскаленный мел.Я список кораблей до серединыНе прочитал, поскольку не успел.Мне синий крест на выгоревшем флагеНе видеть над собою никогда,Не возвратиться на архипелаги,Где синяя колышется вода.Там гальки чередующийся ропот,Прибрежных чаек неумолчный гам,И на быке сидящая ЕвропаСтремится к азиатским берегам.2002
Шерри Блоссом
Над водою деревья свой пышныйПодвенечный надели наряд.В Вашингтоне цветение вишни,«Шерри блоссом» – как здесь говорят.Этот праздник недолгий весенний,Где невестами ветки парят,Городское рождает весельеИ торжественный шумный парад.Лепесток оторвавшийся, тонок,Начинает недолгий полётНад бурливой рекою Потомак,Где вода у порогов поёт.Вашингтонское влажное летоПринесёт изнурительный зной.Оттого ль, что своих у нас нету,Так приятен нам праздник чужой?Я не третий и всё-таки лишнийВ этом розовом теплом снегу.Отцветает японская вишняНа чужом для неё берегу.2002
«Отца никак не вспомню молодым…»
Отца никак не вспомню молодым:Всё седина, да лысина, да кашель.Завидую родителям моим,Ни почестей, ни денег не снискавшим.Завидую, со временем ценяВ наследство мне доставшиеся гены,Их жизни, недоступной для меня,Где не было обмана и измены.Безропотной покорности судьбе,Долготерпенью к холоду и боли,Умению быть равными себеИ презирать торгашество любое.Они, весь век горбатя на страну,Не нажили квартиру или виллу,Деля при жизни комнатку одну,А после смерти – тесную могилу.Чем мы живём сегодня и горим?Что в полумраке будущего ищем?Завидую родителям моим,Наивным, обездоленным и нищим.2002