И вдруг снова беда. Однажды вечером, когда Игорь возвращался из школы, он обнаружил Ромку под лестничной площадкой всю в крови. Волоча задние ноги, она с трудом подползла к мальчику и лизнула руку, затем легла на бок. Живот ее был разорван выстрелом из ружья. Игорь видел как дрожит ее черное легкое. По его телу пробежала горячая волна жалости, он заплакал навзрыд. Так и нашел их вместе Степан Васильевич и сразу вызвал врача. Ромке была сделана операция. Раны зашили, и вот уже в который раз собака поднялась...
После работы Степан Васильевич с Ромкой отправлялись в лес. Они выезжали автобусом, затем шли пешком, наслаждаясь тишиной уходящего дня, солнцем, лучи которого лениво скользили по макушкам деревьев. Степан Васильевич мог часами смотреть на дивную синеву неба между верхушками деревьев, как бы купающихся в этой синеве. Воздух был наполнен запахами разнотравья. Ромка носилась среди кустов, отыскивая мышиные норы. Стрекот кузнечиков, пение птиц, жужжание пчел настраивали на размышления о сущности жизни, о гармонии и вечности природы. У Степана Васильевича было любимое место у озера, куда он часто выезжал, чтобы подумать вдали от суетной жизни города. Ему нравилось подходить к озеру со стороны, где, беспомощно склонив кривой ствол, стояла одинокая березка и седыми бородами цеплялись за полуобнаженные ветви серые длинные мхи. Ветер раскачивал березу, и казалось, что она, подобно бессильному старцу, не может расправить свои члены. После каждого сильного порыва ветра она будто еще более сгибалась, беспомощней опускались ее ветви. Степан Васильевич по привычке садился на искривленную часть дерева. Думал. Иногда с юмором мысленно сравнивал себя с этой березой, которая оказалась одна-одинешенька среди хвойных деревьев. Чаще всего мечтал о том, как вернется в деревню. Он прожил хотя и недолгую еще, но трудную, как ему казалось, незадавшуюся жизнь. Очень любил деревню, но судьбе было угодно, чтобы он жил в городе. Окончил университет, был директором сельской средней школы, потом вновь вернулся в город, чтобы осесть надолго. И теперь, работая в высшей школе, все чаще подумывал о деревне, о том, что люди порой приносят большие жертвы, чтобы жить в соответствии с обязанностями, вытекающими из их положения, о том, что нужно все-таки подаваться на малую родину, где он обретет душевное спокойствие и реализует себя как личность. Так размышлял Степан Васильевич, иногда он подзывал к себе Ромку и, обняв ее за шею, долго сидел молча, смотрел на противоположный берег озера. Однажды он смотрел до тех пор, пока не заслезились глаза. Слезы медленно скатывались по лицу. Ромка вдруг резко вскинулась и давай покрывать своим шершавым языком лицо Степана Васильевича. Он же, отбиваясь от Ромки, говорил: «Да не плачу, не плачу я, Ромка, отстань, успокойся. – А потом сказал, – Ничего, ничего, Ромка, не держи зла на людей. Люди, Ромка, разные – хороших больше. Подожди немного милая, вот подрастут мои сыновья и уедем мы все в деревню. Мы с тобой, Ромка, деревенские и, наверное, не стоило нам испытывать судьбу в городе. Купим в деревне дом, сделаю тебе будку, не волнуйся, я понимаю, что ты вольный казак и не сможешь сидеть па цепи. Работать я буду пчеловодом на пасеке, и мне без тебя, Ромка, не обойтись. Ты поняла, Ромка?». Начинало темнеть, ветви и листва деревьев теряли четкие очертания. Последние лучи уходящего солнца скрывались за деревьями. Степан Васильевич медленно поднимался с дерева, говорил: «Пойдем, Ромка, домой», – его голос странно раздваивался среди глубокой тишины, и, казалось, еще некоторое время голос летел вдоль озера. Они брели в сторону трассы, чтобы на попутке доехать до города.
Осуществить свою мечту Степан Васильевич не смог. Исчезла Ромка. Ее не было день, два, десять... Соседи говорили разное. Одни утверждали, что Ромку увезли собачники, другие – что ее застрелили на шапку, третьи... Словом, нет ее, а жизнь идет своим чередом, ребятишки подросли, учатся уже в старших классах, но до сих пор помнят Ромку.
ПУЩЕ ОХОТЫ
В двух больших комнатах жилого дома находились почти все рабочие. Во двор выходить никому не хотелось – погода портилась. И бригадир Володя Новиков, то и дело поглядывавший на часы, окончательно решил, ввиду непогоды дать отбой второй смене: затруднительно было бы пустить машины для переработки сена на муку.
Подождав еще несколько минут, он с задумчивым видом толкнул дверь и вышел во двор.
Во дворе творилось светопреставление. Сильный ветер, словно в насмешку над старой, полуразвалившейся крышей, от карниза которой свисали куски заржавленной жести, неистово обрушивался на нее, заставляя греметь. Казалось, громыхало все вокруг. Можно было предположить, что эта бедная «хламида» сорвется с дома и улетит далеко-далеко, как ковер-самолет.
Володя подошел к самому обрыву реки. «Однако, – мысленно отметил он, – Обь ведет себя пока относительно спокойно». Видимо, ветер еще не набрал той силы, которая поднимала огромные толщи воды две недели назад, когда пронесся настоящий ураган.