Избранное. Том 1

Бойцы ударили по вражескому заграждению, скрестились сабли, и короткая схватка закончилась. Малочисленный отряд противника подался назад. Когда выезжали из тупика на дорогу, Рози заметил, как возле головы Замана сверкнула сабля вражеского солдата. Он крикнул:

— Берегитесь, Заманджан!

Крик этот услышал дунганин, он повернулся, и удар сабли, предназначавшийся Заману, пришелся по голове Рози. «Алла…» — прозвучал стон, и Рози свалился с коня. Но и убийца не спасся — настигнутый ударом Замановой сабли, он слетел с коня…

На рассвете оставшиеся в живых воины собрались на восточной стороне Янгисара — у канала, уходящего в Яркенд. Командующего Шамансура и еще нескольких военачальников среди них не было.

Прижавшись к шее коня, одиноко стоял Заман. И не было рядом Розахуна — теперь уже никто и никогда не замерит ему такого друга… Один взмах сабли — и вот Рози нет…

Глава пятнадцатая

Кашгар окутан в траурные одежды. После расправы в городе тишина. Все еще не высохла кровь — темнеют на улицах бурые сгустки. Уже три дня висят наворотах Хейтка пригвожденные за уши четыре головы.

Расправа в двадцатом веке не уступала дикому разгулу, описанному в древних сказаниях. Кровопийцы, «пришедшие через перевалы» из чуждых стран, не удовлетворялись реками пролитой крови, они хотели заронить страх в сердцах уцелевших жителей, превратить их в Покорных рабов.

Четыре пригвожденные к воротам Хейтка головы — это головы Шамансура и его военачальников. Их умертвил в Янгисаре Ма Цзыхуэй, игравший роль мачжуниновского жандарма на юге Восточного Туркестана. Тысячи кашгарцев прошли в трагические дни мимо пригвожденных голов. Сердца обливались кровью, а губы, безмолвно моля о помощи, проклинали палачей, призывали на них гибель…

Турап с тремя наиболее смышлеными из своих ребят и присоединившийся в пути Тохти-уста с подмастерьем пришли на площадь Хейтка. Заполнившие пространство люди стояли в молчании. Вооруженная охрана никого; не подпускала близко к пригвожденным головам. Турап остановился шагах в двадцати, вывел вперед сыновей и скорбно, но четко произнес:

— Это — для нашего поношения. Никогда не забудьте, дети мои.

— Для чего кровенишь их сердца, Динкаш? — спросил кто-то рядом.

— Будь ты хозяином земли, которую попираешь, не говорил бы так, глупец, — возразил Тохти-уста. — Разбойники мало того что истребляют наш народ, они еще и надругаются над нами.

— Что посеешь, то и пожнешь, говорят. И им воздастся по делам их, дети мои, — проговорил опиравшийся на посох белобородый старик.

— О господи, ведь проклянешь эти дни… — донесся голос из группы женщин, лица их были закрыты белыми накидками.

Вдруг раздалась дробь барабанов, и на площади поднялась суматоха. Вот так же три дня тому назад загремели барабаны, а потом началось побоище, улицы заполнились трупами… О всевышний, неужели подкарауливали, когда уцелевшие выйдут наружу… Вон от Песчаных ворот несутся кавалеристы. И от Ярбага тоже солдаты идут.

Барабанщики достигли площади Хейтка. Дробь установленных на четырехколесных телегах барабанов оглушала. У ворот, где висели головы казненных, барабанщики остановились. Кавалеристы полукольцом охватили толпу на площади. Люди, утратив надежды на жизнь, читали молитвы, тихо просили друг у друга прощения.

Подкатила запряженная парой коней коляска и, взметнув пыль, остановилась в центре площади. В ней сидели кашгарский кази-калан — судья, рядом с ним офицер и двое людей в чалмах. Кази-калан поднялся, разгладил закрывавшую грудь черную бороду и низким голосом прокричал:

— Люди! В приволье, и безопасности занимайтесь с сегодняшнего дня своими делами…

Толпа, ожидавшая, что тишину вот-вот разорвут выстрелы и начнется поголовное истребление, уже склонившаяся перед неизбежным, после слов кази словно ожила, зашевелилась.

— Его превосходительство Га-сылин, — еще громче продолжал судья, — направил высочайшее повеление успокоить мирных граждан. Его превосходительство Га-сылин оказывает сверх того такую милость: разрешает этих вот, — кази-калан показал рукой на головы, — похоронить по обычаям шариата…

Люди облегченно заговорили между собой.

— Тише! — крикнул человек в чалме, стоявший рядом с судьей.

— Граждане, не говорите, что не слышали! — Кази поднял правую руку. — Сегодня его превосходительство Га-сылин намерен оказать нам честь — пожаловать в город. Население Кашгара должно выйти на торжественную встречу высокой персоны.

— Нас дурачат…

— Выведут за город и перебьют…

— Не пойдем, пусть здесь убивают!

Люди заволновались. Некоторые бросились бежать в боковые улочки, но кавалеристы перехватили их. Находившийся возле кази-калана дунганский офицер спросил у переводчика, что кричат в толпе.

— Они пререкаются о том, чего ждать от Га-сылина, — смягчил переводчик выкрики.

— Скажи народу: с того дня, как Га-сылин войдет в город, он будет делать только хорошее. Придет порядок, наступит покой. Все дела станут решаться по заветам ислама, — произнес офицер.