Избранное. Том 1

Глава четырнадцатая

1

Заман проснулся рано, полежал немного, слушая пение соловья, а потом вскочил, оделся и вышел из комнаты. Мать уже успела прибрать во дворе и поливала цветничок с розами.

— Ты что же поднялся в такую рань? — спросила она.

— Соловей разбудил, мама, — ответил Заман, кивнув на куст цветущей сирени, похожий на клубы густого тумана. Там поселился соловей.

— Этот соловушка, сынок, не покинул нас и после твоего отъезда… Куда это ты направляешься?

— Пойду пройдусь, мама.

— О-э? Приехал, а дня не посидишь дома. Совсем сделался чужим…

— Что ты, мама! Кроме вас, у меня никого нет.

— Побудь дома, младшие так тосковали по тебе, а ты…

— Больше я никуда не поеду, — начал он успокаивать мать, — хватит мне служить у баев на побегушках.

— Правильно, сынок. Когда не было тебя дома, я ночей не спала, молилась богу… — Мать утерла рукавом глаза.

— Ну вот, опять… Не надо, мама.

Заман, как в детстве, прильнул головою к ее груди. Мать нежно погладила сына по голове, постепенно успокаиваясь.

— Свет очей моих, сынок мой, — шептала она.

— Мама, — проговорил Заман, осторожно высвобождаясь из ее объятий, — я скоро вернусь. Жди меня к чаю.

— Возвращайся быстрее, сынок. К твоему приходу я приготовлю завтрак. Посмотри, как красиво у нас в огороде! — мать показала на аккуратные грядки, за которыми всегда ухаживала сама.

— У тебя золотые руки, мама, — Заман улыбнулся. — В твоих руках и сухая травка зеленеет…

Он вышел на улицу. Дом, который снимала семья Замена, примыкал к большому плодовому саду бая Ван-кадыра, этот сад славился необыкновенным цветником.

Заман, с наслаждением вдыхая густой аромат, вошел в сад. Старый цветовод Сулейман занимался поливкой.

— Пусть не знает печали ваше сердце! — приветствовал своего давнего знакомого Заман, подойдя к арыку.

— Ты посмотри! — Сулейман пополоскал кетмень в воде. — Совсем мужчиной стал.

— Таков закон природы!

— Не знаю, какой уж там у природы закон, дружок, — отвечал цветовод, — знаю только, что тебя вырастили молитвы твоей матери и ее руки. Если не взрыхлить землю вокруг цветка да не полить его вовремя, засохнет. А ты? Как бы ты вырос без материнской заботы и любви?

— Не спорю, дядюшка.

— Теперь ты должен кормить мать, ухаживать за нею. Иначе зачем растить детей?

— Что это за цветок так пышно распустился? — переменил разговор Заман.

— Ученые вы люди, все знаете — как писать, как читать, а язык цветов для вас непонятен. Какой запах у него, вот посмотри. — Старик, осторожно шагнув через грядки, срезал цветок. — Понюхай, никакие духи с ним не сравнятся!

— Спасибо, дядя Сулейман! — поблагодарил Заман.

— Этот из первых весенних цветов. А те, что раскрываются к осени, пахнут еще сильнее. Почему, а?

Заман, слушая старика, смотрел на цветы, посаженные ровными рядами, и ему казалось, что он видит их впервые в жизни. Зеленые листья отливали бархатом, тут и там на концах стеблей уже красовались бутоны, испускавшие такой запах, что душа невольно тянулась к ним, а в сердце пробуждалось тревожное и сладкое чувство, подобное чувству любви. «Правы поэты, когда сравнивают красивых девушек с цветами», — подумал Заман.

— Вы настоящий чародей, дядя.

— Э, дорогой, каждый в своем деле должен быть чародеем. В старину говорили: «Лучше початок, чем бесполезная трава…» О-о! Пока мы болтаем, вода-то грядки размыла!

Сулейман, подцепив кетменем пласт дерна, так метко швырнул его в размытое место, что Заман изумился:

— Ловко же у вас это получается!

— Думаешь, свою бороду я выкрасил? Она побелела от работы с кетменем, сынок, У кого слабая поясница, тому лучше за кетмень не браться. Ты все еще работаешь у бая?..

— Да.

— Наверное, немного поправил свои дела, а?.. Хотя у бая лишнюю монетку не вырвать. Вот я уже тридцать лет работаю в этом саду, но к халату халат не прибавляется.

— Душа спокойна, и на том спасибо. Растите цветы, ухаживаете за садом — что может быть лучше?

— В саду, около цветов, душе действительно спокойно, да ведь уши-то слышат…

— Что слышат?

— Не хитри, — обиделся Сулейман, — ты все знаешь, зачем со мной хитришь?

— Вы говорите о кумульских событиях?

— А о чем же еще? Сам видишь — цены растут, баи прячут свои богатства. Что будет завтра-послезавтра?

— Это забота баев…

— Нет, сынок. В таких случаях все беды сыплются на головы бедняков.

— Может, кумульцы для того и восстали, чтобы избавиться от этих бед?

— Чего не знаю, того не знаю.

— А не стыдно нам, дядя, сидеть сложа руки, когда поднялись кумульцы? — продолжал Заман.

— Разве это очередь к столу с угощением?.. Куда спешить? Да и кто знает, как идут дела у кумульцев?

— Наверное, плохо стоять в стороне, когда они хотят освободить всех нас, мусульман.

— Ты оставь мусульманство… Мусульмане, сынок, вместе держатся только в мечети, а выйдут — и у каждого против другого нож.

— Не говорите так, дядя Сулейман. Есть разные люди…

— Э, пустой все это разговор… — Сулейман вскинул кетмень на плечо и, вздохнув, добавил: — Будем жить, как все живут.

«Как все… — повторил про себя Заман, шагая домой. — Значит, нужно всех раскачать, поднять…»