Избранное. Том 2

— Ты прав, отыщем, но разве плохо, если к нам присоединится еще один влиятельный человек?.. Пойдем, посоветуемся с Семятом и остальными.

— Успеется и завтра, Махи…

— Нет, если у этого человека нет никаких скрытых умыслов, мы напрасно стали бы его сторониться, ему надо ответить немедля…

Ахтам поднялся с такой неохотой, словно его тянули на веревке. Ему так хотелось побыть с Маимхан вдвоем…

Между тем Махмуд, как юнец, впервые пригубивший вина, все больше входил во вкус и думать не думал вырваться из разгульного угара, в который превратилась его жизнь. Где там! Он не слушал ни дружеских предостережений, ни справедливых упреков — ему чудился в каждом слове злой подвох, в каждом старом товарище — тайный враг. Все, что говорили о нем вокруг, он приписывал козням Ахтама, распря между бывшими друзьями разрасталась и грозила повредить общему делу. Опасность заключалась еще и в том, что кое-кто поддерживал Махмуда: он пользовался славой безоглядного смельчака, отчаянного рубаки, за это ему прощали и высокомерие, и зазнайство, и шашни с Модан. Выступи Махмуд против Ахтама в открытую, некоторая часть повстанцев пошла бы за ним. Это сдерживало Маимхан, Семята, старика Колдаша: они не решались на крутые меры, хотя и сознавали, что не вправе дальше ограничиваться одними назиданиями.

…Не успела еще Модан, придя к себе, переодеться и насурьмить брови, как на воротах звякнули замковые кольца. Модан легонько, на цыпочках подкралась к воротам, осторожно заглянула в щелку и увидела Махмуда.

— Это ты, мой сокол?

— Я, открой.

— Подожди немного, наберись терпения…

— Терпения?.. Это еще почему?

— Если я нашла другого, и ты больше мне не нужен?..

— Что?.. — Махмуд всхрапнул, как бык, поднатужился, навалясь на ворота, железные крюки выскочили из своих гнезд, ворота распахнулись. Модан, изумленная нечеловеческой силой кузнеца, ахнула и со словами «мой черный медведь, мой бесстрашный барс» кинулась ему на шею. Но Махмуд подхватил ее на руки, поднял, как тряпичную куколку, свирепо прорычал:

— Где твой любовник? Показывай!

— Мой глупый, мой дурачок!.. — заворковала Модан, пуская в ход такие нотки своего голоса, против которых, она знала, кузнец не мог устоять. — Я ведь только тебя и дожидалась!..

Махмуд смягчился, когда лица его коснулись горячие влажные губы, — от их прикосновения он всегда таял, как брошенный в огонь свинец.

— А теперь сам скажи, почему не приходил раньше? Только ничего не скрывай! — Модан привычно уселась к Махмуду на колени.

— Опять схватился с Ахтамом.

— Неужели? — притворно удивилась Модан.

— Они все надумали взять меня в оборот, да не на такого напали…

— Вот оно что… А о чем с тобой говорили?

— О чем?.. Да о том же… О тебе.

— Обо мне… Каждый раз — обо мне… Значит, из-за меня одной ты ссоришься со своими друзьями? — Она соскользнула с колен Махмуда, капризно надулась.

— Не сердись… — Махмуд обнял ее громадными ручищами, привлек к себе. — Пропади все пропадом, а тебя у меня никто не отнимет!..

— Это правда?

— Сам аллах мне свидетель!

Модан всем телом прильнула к кузнецу, от жарких ее поцелуев закружилось в голове у Махмуда.

— Модан, цветок мой, давай уедем куда-нибудь, кинем все…

— Ты испугался Ахтама?.. Ты, такой сильный, такой бесстрашный?..

— Тогда посоветуй, что мне делать.

— Ты не знаешь, что тебе делать? Но что тебе скажет слабая женщина? — Модан игриво рассмеялась.

— Ты тоже против меня?.. Все, все вы хотите моей погибели! — с тоской вырвалось у Махмуда. — Видно, нет на этом свете у меня близкого человека…

— Глупый, разве ты до сих пор не чувствуешь, кто я тебе?

— Если ты мне друг, тогда говори.

— Хорошо, слушай. Будь ты настоящим джигитом, ты давно уже расправился бы с Ахтамом, своим завистником, и встал во главе войска.

Махмуд глубоко вздохнул.

— Но я, видно, зря пробую тебя надоумить, — продолжала Модан, заметив, как хмурится Махмуд в ответ на ее слова. — Ты слишком привык кланяться этой размазне Ахтаму, в котором и от мужчины-то ничего нет, или этой Маимхан, которая больше похожа на обструганную палку, чем на женщину…

Махмуд не пытался скрыть своей растерянности. Да, он сегодня крупно поссорился со своими товарищами; но поднимать на них руку?.. Нет, этого у него и в мыслях не было.

— Что же ты молчишь, батур, или проглотил язык?..

— Брось говорить о таких вещах, Модан…

— Повинуюсь, мой господин. Если бы не ты сам, я не мешалась бы со своими советами. Товба, товба[121]!.. И кого только я собиралась учить!

Модан расплакалась. Махмуд вконец потерялся от се слез.

— Не сыпь соль на свежие раны, Моди… Они и так болят… — бормотал он, поглаживая ее по голове. — Что ты хочешь от меня?.. Ладно, все будет по-твоему…

— Я ничего не хочу!.. Разве я говорю — иди, режь, убивай своих друзей? Наоборот — беги, бросайся перед ними на колени, вымаливай прощение!..

— Ведь я сказал — пусть будет, как ты желаешь, — поугрюмел Махмуд.

— Как я желаю?.. Нет, поступай, как знаешь сам!

— Я не могу оставаться рядом с Ахтамом.