Избранное. Том 2. Повести. Рассказы. Очерки

Наконец Вэкэт решился взглянуть в глаза Агнес. Они были длинные, как очертания байдар на горизонте. И такие же темные и наполненные влагой. И вдруг… нет, это только почудилось Вэкэту… ему показалось, что в эту минуту Агнес прощается с ним, прощается с тундрой, со всем, с чем ей пришлось встретиться, потому что для того, чтобы жить, надо иметь мужество для расставания, чтобы идти вперед, надо иметь силы уходить от того места, где тебя даже очень любят, но хотят, чтобы ты оставался на месте и уже больше никуда не двигался…

Агнес шевельнула губами, словно что-то хотела сказать.

Музыка стихала. Остался лишь один голос, голос скрипки. Он повторял мольбу, но это уже была не просьба, а эхо прощания, то, что остается в памяти, даже когда уже все ушло.

Молча расходились жители стойбища после окончания необыкновенного концерта. По краю неба далеко был разлит свет, который уже почти превратился в утреннюю зарю. Время весны. Оно ведь начинается на Чукотке гораздо раньше, когда прибавляется день и тяжелеют важенки [16], готовясь принести новое потомство.

На пороге яранги Агнес спросила:

— Ну?

Вэкэт молча смотрел в ее глаза.

— Почему ты молчишь?

— Я не хочу, чтобы были слова, — тихо ответил Вэкэт.

Ему показалось, что это сделал за него другой, неожиданно возникший на его месте; он бережно положил пластинку на снег, чтобы не разбить, и притянул к себе девушку. Обнявшись, они вошли в темный чоттагин, где чуточку алел оставшийся уголек от потухшего костра. Так они шли, обнявшись, до огромного вороха оленьих шкур, наваленных возле полога.

Ранним утром, когда солнце показало свой первый луч, ездовой олень, забредший в поисках мягкого снега, подошел к яранге Мрэна и долго изучал странный черный предмет, схожий с тонким срезом обгорелого пня. Не найдя в нем ничего опасного, олень наступил на пластинку копытом, и, когда она треснула, он испуганно вскинул рога и умчался к ряду нарт, приготовленных к перекочевке.

12

Сколько раз в жизни Вэкэт убивал живое существо! Он стрелял весенних птиц на тундровых озерах, расставлял силки на зайцев, а потом деревянной палкой душил их, не обращая внимания на раздирающий уши заячий плач.

Когда он жил на берегу моря у дяди Вуквуна, бил нерпу, волочил мертвых лахтаков по торосистому морю, за ним оставался широкий кровавый след, по которому потом шли песцы.

Вэкэт душил песцов, попавших в капканы, взбирался на отвесные скалы и разорял птичьи гнезда, добывая вкусные яйца — будущую жизнь.

Больше всего ему довелось прикончить оленей. Ловил арканом, и вздыбившееся животное долго не могло поверить, что пришел конец и его глаза больше не увидят дневного света, не ощутят движения жизни вокруг себя — движения огромного стада.

Кровь лилась на снег, звонко падала в эмалированный таз, впитывалась в землю. Медленно уходила жизнь из поверженного животного, чтобы влиться новой силой в тех, кто населил эту тундру, кто стал частью природы Севера. Убить оленя — это так же естественно для жизни, как срубить тальник и развести костер. Убить тюленя — это так же необходимо, как натянуть на себя теплую меховую кухлянку, чтобы не замерзнуть.

Дрожащий, запорошенный снегом Вэкэт вернулся в палатку и в изнеможении опустился на задубелый спальный мешок. Он в недоумении посмотрел на заиндевелое лезвие ножа, и тошнота подступила к горлу. Отшвырнув нож, Вэкэт привалился к спальному мешку и заплакал.

Давно съеден кусок не только копальхена, но даже лахтачьего потяга [17], в примусе оставались последние капли бензина, а пурга не унималась. Вэкэт даже подумал сварить и съесть книгу Стефансона. Он долго примеривался к ней, оторвал последнюю страницу, там, где была приложена карта, и пожевал. Удалось даже проглотить бумажный ком, но мучительная спазма сжала желудок, и вместе с горькой желчью выпала на загрязненный снег страница из книги великого арктического оптимиста.

Оставалось последнее средство: заколоть собаку. И в общем-то это был самый простой и надежный способ выжить. В конце концов ему все равно придется возвращаться, не закончив работы. Всего в пяти километрах отсюда плато. Он взберется с нартой и покатит на полярную станцию даже без помощи собак.

Вэкэт вытащил нож и осмотрел лезвие. Оно слегка затупилось, и на самом кончике появилась еле видимая глазу заусеница: не стоило колоть им лед, ведь есть же топорик. Вэкэт провел подушечкой большого пальца правой руки по лезвию и убедился, что нож еще достаточно остер.

Едва Вэкэт оставил спасительный тент палатки, как ветер швырнул его на землю. Пошатываясь, Вэкэт побрел туда, где лежали собаки, точнее слегка возвышавшиеся снежные холмики. Только пристально вглядевшись, можно было увидеть легкую заиндевелую отдушину, обрамленную инеем.